— ЛЮБИ!
* * *
…брезжат лампы «аварийки», жужжит вибромассажер, сердце спотыкается, вяло жует какую-то впрыснутую в вены дрянь…
Жив. Жив! Проскочили!
Чьи-то руки подхватывают меня, помогая выбраться из капсулы. Хлопают по плечу.
— Тормозишь, старик! Кто последний — тот драит локус!
Яшка Осин, голый и в ботах, веселый, как всегда. Похоже, он и в капсулу в ботах залез. Динамики что-то мелодично вещают. Я одеваюсь, не прислушиваясь. И так ясно — проскочили! Гиперпереход позади. Наш маленький Страшный Суд. Дальше — уютный космос, утыканный иглами звезд.
Мы пихаем друг друга, зубоскалим… И ни слова о том, что пережили в Переходе. Это всё потом, для анкет и исследований. Не принято об этом вспоминать, даже за бутылкой.
Влад тоже выбрался, потягивается ленивым котом. Ржет жизнерадостно:
— Паршивая же штука, этот ваш гипер! Оса, ты бы видел со стороны, как из тебя потроха сыпались. Рад, что ты жив, чертяка.
Улыбка сползает с Яшки, как наволочка с подушки. Он отводит глаза, мямлит с растерянным полинявшим лицом:
— С переходом, Влад. Я тоже рад.
Мне не хочется смотреть на Влада. У астролингвиста это первый переход, знаю. Только новички пытаются отлить в мир свои помои. Бормочу стандартное приветствие оживших мертвецов: «С переходом!» Проскальзываю мимо.
И тут в груди жарко вспыхивает, оттуда, из небытия: «ЛЮБИ!» Останавливает меня, как пуля. Разве Влад виноват? Оглядываюсь — программер и астролингвист жмут руки, и в глазах пляшет та же горячая искра. И почему-то я уверен: отныне мы будем держать друг друга так же, как Янку — всей жизнью. Неужели любви к ближнему в мире стало больше?
У отсека Янки что-то слишком много народу… Черт! Бегу, снося встречных к стенкам коридора. Люк скользит в стену. Выныривает Капитан.
— Белов? — тормозит меня его грустный взгляд. — Не спеши.
— Что с ней?
Из-за плеча Капитана выглядывает Джосси:
— Все в порядке, Лесь. Жива Янка.
Врут. Врут ведь! Какое там — в порядке? Я дергаюсь в отсек, но Кэп хватает за плечо, едва не выворачивая из сустава.
— Пойдем, Лесь. Поговорить надо.
А я смотрю вглубь отсека, на тонкий Янкин силуэт, скользящий по стене. Ее волосы плещутся темным облаком — расчесывается Янка, не обращая ни на кого внимания. И уже знаю, что мне скажет Кэп: «Кто-то платит за всех».
С нуль-переходом всегда так. Точка входа. Точка выхода. Между ними — ничто. Прожорливый нуль. И кто-то один из всех оплачивает проезд через небытие, иначе никто не выйдет. Почему — знают только жрабы. Кто-то один выходит не таким, каким был, оставляя дань — память или смех, совесть или дар божий. Не хотите рисковать — сидите в колыбели планеты, свесив ножки, ибо другой короткой дороги к звездам нет.
Когда-то я оставил бездне музыку. Или музыка оставила меня? И с тех пор, после третьего прыжка, бездна переселилась в меня и не зарастает, сочится бесконечной тоской. И где-то там, в небытии, навсегда остался поэт и музыкант Лесь Белов. Космос — это дьявол, покупающий душу за звезды.
Что отнял переход у Янки?
Она подошла. В блеклых глазах снегурочки не брезжит ни искры.
— Привет, Лесь. С переходом.
— Я люблю тебя.
Она зябко пожимает плечами. Равнодушная улыбка — как пепел. И холодные, пустые глаза. Мне хочется плакать от боли, но я сжимаю кулаки и бессильно смотрю, как она скользит мимо меня, уходит. Яна Ярь. Единственная из нас, в ком не было ненависти — только любовь, поднявшая нас из небытия. Любовь, выпитая бездной.
Шепчу вслед:
— Гори, Янка! Я с тобой.
Я верну твой свет.
