Японский солдат - [15]

— Думаю, на старое место, — ответил Тадзаки и повторил то, что уже рассказал ему Кавагути.

Такано помолчал. Затем сказал спокойно:

— Подождем еще немного и, если они не вернутся, пойдем навстречу.

Идти навстречу Морикаве означало собрать вместо них съедобные травы. Продовольствием они запасались с вечера. Утром, как бы рано им ни удалось выйти, еду все равно не приготовить: весь день над головой висят самолеты противника, они могут заметить дым костра. Словом, если ночью не приготовить еду, все будут есть только на другой день, к вечеру.

— Сейчас чуть больше девяти. Подождем до десяти часов, — сказал Такано. — Если они и тогда не вернутся, придется идти искать. Пойдут младший унтер-офицер Тадзаки и старший ефрейтор Узки. И я, конечно.

Тадзаки и Узки ничего не ответили. Не потому, что они были недовольны. Оба понимали, что иного выхода нет. Кроме них, идти темной ночью за сбором «довольствия» некому: они были самыми здоровыми и самыми опытными из всех.

Младший унтер-офицер Тадзаки и старший ефрейтор Узки, а также старший унтер-офицер Ёсимура были призваны в армию в тридцать восьмом году, воевали уже семь лет и считались в роте почти ветеранами. Младший унтер-офицер Тадзаки был родом из горной деревни; человек смекалистый и хорошо приспособленный к такой первобытной жизни, когда каждый сам должен добывать себе пищу, он почти один кормил всю роту. Тадзаки отлично знал, что и где можно отыскать в джунглях, и на ощупь находил съедобные травы.

Тадзаки и Узки ничего не ответили на слова Такано, но тому и не нужен был их ответ. Между ними давно уже установилось молчаливое понимание. Фельдфебель Такано был добровольцем тридцать восьмого года, уже семь лет, со времени боев в Центральном Китае, он сражался плечом к плечу с Тадзаки и Узки, и не было случая, чтобы те когда-нибудь не подчинились Такано, хотя приказами молодого поручика Харадзимы, выпускника кадетского училища, иной раз и пренебрегали. Фельдфебель Такано был не из тех командиров, кто строг с нижестоящими и подобострастен с вышестоящими. Поэтому рота сейчас группировалась вокруг него.

Отдав приказ младшему унтер-офицеру Тадзаки, Такано нарочито бодрым голосом крикнул в сторону навеса:

— Ну, как самочувствие, старший унтер-офицер Ёсимура?

У Ёсимуры уже опухло лицо, волосы стали тусклыми и сильно поредели. Если так пойдет дальше, через неделю он окончательно свалится.

— Да ползаю пока, — ответил Ёсимура. — Но, господин фельдфебель, сдается мне, что, если мы немедленно не уберемся отсюда, все отправимся в иной мир.

— Да, я тоже думал об этом, — тотчас же отозвался Такано. — Потерпите еще немного. Нужно связаться со штабом батальона.

— Прошу вас. Если мы задержимся здесь хоть ненадолго, нас очень скоро разнесут в клочья.

— И командир роты говорит то же самое. Придется потерпеть. Ну а Хориэ как? Как чувствует себя ефрейтор Хориэ?

Ефрейтор Хориэ был совсем плох: волосы на голове выпали, весь он раздулся и со вчерашнего дня уже совсем не двигался. На оклик фельдфебеля он не отозвался.

— Ефрейтор Хориэ!

Ответа не последовало.

— Эй, потрясите его кто-нибудь! — сказал Такано.

Лежащий рядом с Хориэ младший унтер-офицер Куниэда протянул руку к соседу:

— Хориэ! Эй, Хориэ! Да он мертв! — проронил он сдавленным голосом.

— Мертв?

Такано двинулся к навесу, но в темноте стукнулся головой о стропила и присел на корточки у неглубокой канавы, вырытой вокруг для отвода дождевой воды.

— Правда умер? Ну-ка, посмотрите хорошенько!

Младший унтер-офицер Куниэда немного помедлил, обшаривая тряпье, в которое было завернуто тело соседа, и сказал хрипло:

— Окоченел.

Никто из солдат даже не сделал попытки встать, чтобы удостовериться, действительно ли ефрейтор Хориэ мертв. Все продолжали молча лежать. И не было ничего удивительного в том, что никто не заметил, как рядом умер больной товарищ. Все уже привыкли к тому, что однажды один из солдат вдруг засыпал, чтобы никогда не проснуться. Каждые два-три дня в их роте кто-нибудь умирал. Так что смерть собратьев уже не вызывала ни у кого ни удивления, ни печали, а лишь порождала тревожную и вместе с тем покорную мысль: скоро придет и мой черед.

— Когда же он умер? Не знаете? — спросил Такано. — Кто его видел вечером, пока еще было светло?

— Я принес воды, Хориэ попросил попить. Ну я и напоил его, — сказал Кавагути.

— Ну, и каков он был тогда?

— Он даже сам пить не мог. Все время проливал воду. Тогда я помог ему напиться. Еще подумал: не жилец он.

Фельдфебель Такано помолчал. Затем прошептал тихо, словно самому себе: «Значит, он отошел, когда стемнело». Он не осуждал этих людей, которые не заметили, как умер их товарищ; осуждать их за это было бессмысленно — больные солдаты умирали неслышно, угасали как свечи. «Значит, нас теперь тринадцать. Только тринадцать человек, — подумал он. — Еще месяц, и от роты вообще никого не останется. Не сегодня-завтра нужно уходить отсюда, уходить дальше, в джунгли, туда, где есть пища. Завтра нужно обязательно наведаться в штаб батальона».

Такано встал, напомнил еще раз Тадзаки и Уэки о том, что в десять надо выходить и, распорядившись утром сразу же захоронить тело ефрейтора Хориэ, пошел в свою хижину.