Японский резидент против Российской империи. Полковник Акаси Мотодзиро и его миссия 1904-1905 гг. - [32]
Все это делалось с ведома и при полном попустительстве французских властей — в вопиющем противоречии с официально объявленным Парижем нейтралитетом в русско-японской войне, но вполне в духе союзнических отношений, которые были установлены между Францией и Россией еще в 1893 г. У Парижа имелись и собственные мотивы для повышенного интереса к японцам. Во-первых, Франция, похоже, была сама не прочь со временем поучаствовать в урегулировании русско-японского конфликта и, таким образом, укрепить свои позиции в дальневосточном регионе в политическом отношении; во-вторых, необходимо было принять в расчет интересы французских торгово-промышленных кругов на Дальнем Востоке, а значит, — быть осведомленным о планах и намерениях ключевых «игроков» региона, включая Японию; в-третьих, Париж как крупнейший внешний кредитор России не мог допустить ее военного поражения. Наконец, провал Петербурга на Дальнем Востоке грозил нарушить хрупкий баланс сил, сложившийся к тому времени в Европе, ослабив русско-французский альянс и дав, таким образом, преимущество странам будущего Тройственного союза. По всем этим причинам заверения о содействии российским спецслужбам из уст президента республики и ключевых министров кабинета в ходе своего неофициального визита в Париж в ноябре 1904 г. получил директор Департамента полиции А.А. Лопухин.
Тайные услуги французов щедро оплачивались из российской казны. Обобщающих сведений на этот счет нет, однако известно, что за помощь в слежке за японскими дипломатами в западноевропейских столицах французские полицейские выставляли своим русским коллегам счета в размере от 8 до 100 тыс. франков>{96} (или от 10 до 120 млн. современных рублей). И это — без учета трат самой мануйловской секретной службы, бюджет которой составлял от 45 до 70 тыс. руб. в год. Возникает вопрос: а были ли оправданы столь значительные расходы?
Находясь в Париже, Мануйлов представил своему начальству переписку японских дипломатов во Франции, Англии и Голландии (точнее, ту часть их корреспонденции, которую в виде набросков и черновиков можно было тайком изъять из посольских мусорных корзин), отдельные донесения в Токио военных и морских атташе из Парижа и Брюсселя, документы японских консульств в Амстердаме и Марселе. Дипломатический шифр, о котором рассказала Акаси “M-me Roland”, представлял собой кодовые книги, выкраденные агентом Мануйлова из японской миссии в Гааге, а затем отснятые на фотопленку и переправленные в Петербург. Всю добытую таким образом документацию Мануйлов направлял в Петербург, в Департамент полиции. После перевода японозычных материалов на русский язык (правда, документы, написанные скорописью, в России читать тогда не умели), петербургские чиновники их сортировали и анализировали. Бумаги японских дипломатов, которые содержали серьезные общеполитические или военные сведения, направлялись в МИД, в военное или военно-морское ведомства; наиболее важная информация ложилась на стол императора. Все остальное шло в полицейскую разработку.
Так, сведения Мануйлова о взаимодействии грузинских революционеров-эмигрантов с Акаси легли в основу циркулярных указаний Петербурга полицейским властям Тифлиса.
Однако примерно с весны 1905 г. сообщениям Мануйлова в Департаменте полиции перестали доверять. Отчасти в этом был виноват он сам. И ранее имевший репутацию человека морально нечистоплотного, способного на подлог и мошенничество, в 1905 г. наряду с вполне правдивой и государственно важной информацией о начинаниях Акаси и его сообщников, Мануйлов завалил свое начальство огромным количеством документов, которые при ближайшем рассмотрении оказались «склеенными обрывками бумаг на японском языке из японских миссий в Париже и Гааге», «лишенными, — по отзыву чиновников Департамента, — всякого значения»>{97}. Ситуация усугубилась еще больше, когда в марте 1905 г. кресло директора Департамента вместо Лопухина занял бесцветный судейский чиновник С.Г. Коваленский. По словам хорошо осведомленной петербургской официозной газеты «Новое время», «новый директор Департамента полиции Коваленский ничего не сделал для улучшения розыска. Он относился к этому делу более чем легкомысленно. Рассказывают, что им было получено донесение об отправке из Лондона в Финляндию оружия для подготовлявшегося в то время… восстания, причем указывались и лица, занимавшиеся этим делом. Коваленский продержал у себя это донесение в течение трех недель, и только случайно судно, севшее на мель в Финляндии, не доставило для… революционеров динамита и оружия»>{98}.
В общем, Департамент полиции, хотя был вполне добротно осведомлен агентурой Мануйлова, не сделал ровным счетом ничего для предотвращения закупок оружия в Западной Европе и доставки его контрабандой в Россию. В результате вся подготовка экспедиции «Джона Графтона» прошла мимо внимания Петербурга, и о появлении в российских водах груженого оружием парохода революционеров здесь узнали в последний момент. Причем все это — в разгар русской революции.
