Японские записи - [26]

В моем дневнике сохранились листки с беглыми заметками. Вечером 26 сентября 1959 года остановились поезда во всей центральной части Японии. Внезапно погас свет, замерли города в мрачном ожидании нашествия стихии. Плотным массивом стремительно надвигался океанский тайфун. С невероятной силой он обрушился на японский архипелаг. Это был самый опустошительный тайфун за последнюю четверть столетия. Велики были несчастья, которые принес он японцам. В дикой ярости океанские волны мгновенно смыли дамбы, захватив в свои объятия многочисленные города, деревни, не оставив следа от прибрежных рыбацких поселений. Свыше полутора миллионов лишилось очагов. Тайфун отнял жизни у четырех тысяч пятисот человек, погибших под развалинами домов или утонувших при наводнении. Около восемнадцати тысяч японцев получили различные травмы.

Особенно трагическими были последствия тайфуна в Нагоя, третьем по величине городе в Японии. Он весь оказался под разбушевавшейся водой, шквалы которой разрушили тысячи промышленных предприятий текстильной, керамической, машиностроительной, лесообрабатывающей промышленности. Десятки тысяч людей были обречены на голод. Бедствие охватило крестьян окрестных районов. Залитые морской соленой водой поля потребуют многих лет для их очистки и получения урожая. Погибли все запасы продовольствия. Вспыхнули эпидемические болезни.

В дни, когда писались эти строки, стихия принесла бедствие на юге Японии. 24 марта 1964 года в префектуре Кагосима произошло сильнейшее извержение вулкана Сакурадзима, один за другим возникли два могучих взрыва, которые выбросили из кратера град огромных камней. Клубы пепла с лавой поднялись на высоту двух тысяч метров.

В японском языке есть классическая поговорка, глубоко характерная для жизни этой страны. Она состоит из четырех слов – наименований того, что считается самым грозным: «землетрясение, гром, пожар, отец». На первом месте стоит землетрясение. В июне 1964 года Японию постигло катастрофическое землетрясение, которое особенно разрушительным оказалось в префектурах Ниигата, Ямагата и Акита, прилегающих к побережью Японского моря. Гигантской силы подземные толчки сотрясали города, разрушили шоссейные магистрали и железные дороги, сломали 55 мостов, развалили 10 600 зданий. Вслед за подземными взрывами на берег обрушились шквалы чудовищных морских волн цунами. В результате наводнения было затоплено 13 530 зданий.

Почти одновременно с цунами стали взрываться огромные резервуары с горючим. Страшной силы огненные смерчи, полыхавшие в девяноста эпицентрах – резервуарах с нефтью и бензином, не унимались около двух суток и поглотили четыреста тысяч тонн нефтепродуктов. Ущерб от землетрясения, вызванного им наводнения и пожара в префектуре Ниигата составил двести пятьдесят миллиардов иен.

Июньские бедствия были самыми трагическими со времени великого землетрясения 1923 года. Подземные удары потрясали тогда пять восточных префектур с эпицентром в токийской зоне. Первого сентября 1923 года в этих префектурах внезапно вздулась земля, а на побережье Кама-кура, Дзуси, Кодзу с невиданной силой обрушился шквал океанских волн в десятки метров вышиной. Землю лихорадило, ломало, судорожно трясло. Сейсмологи зафиксировали с полудня первого сентября по полдень второго сентября восемьсот пятьдесят шесть толчков, а со второго по третье сентября еще двести восемьдесят девять ударов. Обезумевшие подземные силы вызвали пламя пожаров в городах, особенно яростные – в Токио и Йокогаме. В японской столице сгорело заживо 56 774 человека, утонуло при наводнении 11 222 человека и погибло под обломками домов 3608 человек. Целые города были превращены в груды руин. Япония лишилась тогда около двадцатой части всего национального богатства страны.

– Несмотря на колоссальные жертвы в гигантской битве с бунтующими стихиями, – слышу я голос своего собеседника, – японцы оказались в состоянии отстоять существование на своих столь же суровых, сколько и прекрасных островах. Японцы любят свою землю, которая в литературе воспета как «Лотосовые острова». И быть может, оттого наиболее просветленные люди Японии цель жизни усматривали в нравственном совершенствовании – личном и общественном, в создании идеалов внутреннего духовного мира. Земное существование человека они рассматривали как подлинную цель нравственного совершенствования людей и общества в соответствии со своим пониманием и идеалами древней старины. В итоге прошлой, самой мучительной для Японии войны, в которой священная императорская армия впервые за всю историю своего оружия потерпела жесточайшее поражение, японцы вобрали в себя и новый опыт – достаточно величественный, достаточно трагичный.

Мысли Охара сэнсэй напомнили мне выступление в печати Кэндзюро Янагида, известного японского ученого, философа, который долгие годы был философом-идеалистом и в 1950 году публично порвал с философским идеализмом, перейдя на позиции марксистского материализма. На своем горьком историческом опыте, заявил Янагида, японский народ понял, насколько варварски враждебно культуре империалистическое государство. Отрицание культуры у нас становилось все более явным, по мере того как наращивались вооружения и усиливалось господство военщины над политикой. Наука, мораль, искусство… Все это или начисто отрицали, или уродовали. Могла ли научная мысль развиваться в стране, объявленной «божественной», со своим «живым богом» – императором, в стране, где государственной властью запрещалось пользоваться юлианским календарем, а официальная пропаганда внедряла ложь о самостоятельном летосчислении Японии, якобы берущем свое начало две тысячи шестьсот лет назад. Милитаристы усиленно насаждали так называемый «японский дух», иначе говоря – эгоистический и грубый буржуазный шовинизм. В философском плане этими словами прикрывался субъективно-идеалистический спиритуализм, полностью игнорирующий научное понимание мира. В то время было опасно пользоваться словом «сякай», ибо за ним могло последовать и другое – «сюги», а от этого сочетания наливались кровью глаза военщины. [