Япония, японцы и японоведы - [48]

Приезжая летом на машине из жаркого, душного, загазованного Токио в каруидзавскую прохладу, я любил бродить по тенистым аллейкам курорта, рассматривать дачные постройки и особняки состоятельных владельцев, большинство из которых принадлежали к высшим слоям буржуазии, чиновничьей элите и прежней потомственной аристократии. Уже тогда обращали на себя мое внимание умеренные эстетические потребности хозяев этих особнячков, не проявлявших желания поразить соседей и прохожих вычурной архитектурой своих вилл. Бросались в глаза ограниченность их земельных участков и отсутствие высоких заборов, за которыми они могли бы скрывать от посторонних взглядов свою повседневную жизнь. Скромность эта была заметной по сравнению с прежними дворцами и особняками аристократов и купцов царской России. Теперь же, когда пишутся эти строки, после "демократических" рыночных реформ, проведенных в нашей стране в 90-х годах, прогуливаясь по своему дачному поселку в Абрамцеве, я часто вспоминаю Каруидзаву и снова и снова убеждаюсь в том, что "новые русские", строящие сегодня свои высокие кирпичные особняки среди прежних бревенчатых и дощатых дачных построек, по размерам и роскоши своей недвижимости явно заткнули за пояс японских богачей, имевших в Каруидзаве свои дачи.

Я приезжал в Каруидзаву обычно на более длительный срок, чем мои соседи - работники других советских учреждений. Как правило, они бывали там лишь по субботам и воскресеньям, в то время как я не раз проводил там и часть рабочих дней. Уезжая из Токио, я захватывал с собой газетные и прочие материалы, что позволяло мне писать некоторые из статей и очерков не в токийской духоте, а на свежем горном воздухе. Работу приходилось, правда, прекращать, когда в дни отдыха наезжали на дачу все остальные мужья-квартиросъемщики. В таких случаях зачастую по субботним и воскресным вечерам на веранде или в общей комнате накрывался один общий на всех стол, и ужин превращался в типичное русское застолье. Бывало, что под хмельком пели даже народные и советские песни. Один раз, войдя в раж, грянули дружно и громко - так, чтобы на окрестных дачах нас могли слышать и японцы, песню довоенного времени "Три танкиста - три веселых друга, экипаж машины боевой". Помнится, с особым подъемом пропеты были при этом слова одного из куплетов: "И летели наземь самураи под напором стали и огня!" А на осуждающие реплики жен тут же нашли оправдательный аргумент: "А что такого? Из песни слов не выкинешь".

Веселая жизнь моих соотечественников в Каруидзаве длилась недолго. Уже в первой половине 60-х годов инфляция, рост цен на товары массового потребления и быстрый рост аренды помещений в таких фешенебельных курортных районах как Каруидзава, в условиях сохранения зарплаты советских работников в Японии на прежнем уровне, сделали невозможным пребывание на этом курорте наших сограждан. Еще некоторое время продолжались выезды отдельных наших семей с детьми в более дешевый курорт Камакура, расположенный южнее Иокогамы на берегу Тихого океана. Но спустя несколько лет индивидуальная аренда летних помещений семьями советских граждан в Камакуре также прекратилась. Такое удовольствие в условиях роста дороговизны в Японии стало не по карману ни одному из наших соотечественников. В Камакуре осталась только загородная резиденция-дача посла, но проживание там в летнее время рядовых сотрудников посольства и тем более рядовых советских граждан, естественно, исключалось. Правда, вплоть до середины 70-х годов профсоюзные организации посольства практиковали коллективные выезды детей дошкольного и школьного возраста в пионерские лагеря, находившиеся в горном районе Хаконэ, а также в живописной бухте Хэда на полуострове Идзу. Но потом, к началу 80-х годов, и эта практика была прекращена по все тем же причинам финансового порядка. Япония стала для наших соотечественников, да, пожалуй, и для многих других иностранцев, слишком дорогой страной. Такую роскошь как летний отдых в Каруидзаве могли с тех пор позволять себе лишь японские богачи.

Отношения с послом

и работниками посольства

По принятой тогда практике в советских посольствах за рубежом, будучи корреспондентом "Правды", я принимал участие в совещаниях дипсостава. Обычно такие совещания проводились в кабинете посла. Ко дню моего приезда в Японию посла Тевосяна там уже не было: в связи с болезнью он отбыл в Москву, и через месяца три в Токио пришла весть о его кончине. Некоторое время обязанности руководителя посольства исполнял советник-посланник Б. Забродин, многоопытный дипломат-японист. Но вскоре, весной 1958 года, в Токио прибыл новый посол - Николай Трофимович Федоренко, занимавший до того времени пост заместителя министра иностранных дел. С ним мне в дальнейшем довелось довольно часто встречаться как на совещаниях, так и в личном порядке.

Николай Трофимович не был изначально японоведом - службу в МИД СССР он начал как специалист по Китаю. С Японией до приезда в эту страну он соприкасался мало, но тем не менее с первых же дней своего пребывания в Токио вел себя уверенно, если не сказать самоуверенно. Дело в том, что Федоренко был тогда в зените успехов не только на дипломатическом, но и на научном поприще в качестве филолога-китаиста. Уникальный импульс для своего быстрого карьерного взлета, как дипломата, так и ученого, он получил в те дни, когда в Москве состоялась историческая встреча Сталина с Мао Цзэдуном, в которой Федоренко принял участие в качестве переводчика китайского языка. На Сталина, как выяснилось вскоре, произвело большое впечатление его знание китайского языка. А далее, после похвального отзыва о нем кремлевского властелина, началось стремительное продвижение молодого дипломата вверх по ступеням мидовской и академической иерархии, причем сила инерции, обретенная в начале этого продвижения, продолжала нести его вперед и в годы, последовавшие после смерти Сталина. И это не было случайностью, т.к. Федоренко действительно обладал не только прекрасными лингвистическими способностями, но и очень подвижным умом, да и многими другими задатками для больших карьерных достижений. В течение короткого времени он занял пост заместителя министра иностранных дел, а вскоре после его приезда в Японию в качестве посла СССР был избран членом-корреспондентом АН СССР.