Япония в III-VII вв. Этнос, общество, культура и окружающий мир - [126]

Замечено, что этническая неустойчивость служит своеобразной предпосылкой для развития рабства как социально-экономического фактора [Новосельцев, Пашуто, Черепнин, 1972, с. 5], и наоборот. У вадзин известны две категории несвободных: рабы из своего племени и пленники-иноземцы. Последняя форма зависимости считалась более тяжелой. Такое же соотношение между категориями несвободных сохранялось и в Ямато. Это свидетельствует о наличии этнического самосознания уже во II–III вв. и, следовательно, об определенной этнической устойчивости. Эта устойчивость и впоследствии, в V–VII вв., препятствовала росту тенденции к порабощению.

Политическая организация использовала многие достижения этнической, особенно территориальной общности, которая в значительной степени определила характер самой этой организации. Иллюстрацию этого положения мы видим на примере истории японского народа. Северная граница Ямато первоначально оказалась и этнической границей. И лишь по мере завоевания японцами островов она постепенно отодвигалась на север, причем однородная этническая основа государства явилась фактором, который содействовал объединению и расширению его пределов [Колесницкий, 1963]. Если чисто общественные отношения рано переплетались с этническими, хотя и частенько преломлялись в форме последних, то позднее появившиеся политические связи должны были с боем отстаивать свое право на существование и форма их воплощения диктовалась именно этническими отношениями. Так же как в Европе этнически пестрое наследство, доставшееся германцам— наследникам Римской империи, диктовало пестроту политических образований [Бессмертный, 1967, с. 87], так на Японских островах этническая монолитность обеспечила в VII в. создание единого в масштабах архипелага государства. Идея этого государства — во многом плод заморской мысли, а для населения формы его этнического существования еще долго оставались более привычными и важными, чем институты политической организации.

Этнос и культура связаны сложными узами, но этнодифференцирующая часть культуры нетождественна культуре в целом. Лишь традиционная культура, т. е. устойчивая и бытовая, прочно связана с тем или иным этносом [Бромлей, 1973, с. 67–74]. Столкновение двух культурных потоков (местного и континентального) красной нитью проходит в японских источниках. Именно для переходной поры, например для эпохи Асука, принадлежность к тому или иному потоку, сознательный выбор отдельных их компонентов, в частности религиозных (буддизма, синтоизма), осложнялись этнической окраской этих потоков и компонентов. Известные в истории Ямато метания между указанными двумя верованиями (двоеверие) есть одновременно и фактор этнического самосознания. Споры при дворе японского царя начиная с 552 г. между сторонниками и противниками буддизма осложнялись и интернациональным характером буддизма (подчеркнутым и в грамоте царя Пэкче). Но для приверженцев синтоизма — верования этнодифференцирующего — это качество буддизма оказалось наиболее неприемлемым. Зато тем более привлекательным оно явилось для китайских и корейских переселенцев и части японской знати, породнившейся с ними и прикоснувшейся к иному этническому и культурному миру. Созревшее этническое самосознание способствовало созданию такого набора этнодифференцирующих культурных признаков, который не препятствовал широкому заимствованию заморских новшеств. Этническое единство Ямато благоприятствовало созданию раннеклассической японской культуры.

Воздействие японского этноса на окружающий мир в это время сказалось в постоянном и упорном давлении на этнос эмиси (айнов), не говоря уже о поглощении кумасо и хаято. В 581 г. некоторые вожди эмиси носили японские имена [Nihongi, XX, 8]. Японский этнос принял непосредственное, хотя, по-видимому, недолгое и неширокое, участие в этнической истории Южной Кореи, куда переселились некоторые японские кланы [Ueda, 1962].

Итак, этнос тесными взаимными узами связан с обществом и культурой. Перейдем же к рассмотрению этих категорий. Советские японоведы давно определили раннегосударственный строй Японии как феодальный ^[60]. Возникновение раннефеодального государства Японии связывалось с серединой IV в. [Всемирная история, 1957, с. 52], а позднее, после разработки проблемы образования Ематай — даже с III в. [Конрад, 1974, с. 369]. В период со второй половины VII в. феодальные отношения стали господствующими и приобрели адекватное политическое оформление. «Весь VII век истории Японии проходит в борьбе за утверждение именно феодализма» [Конрад, 1974(1), с. 373]. Однако путь к такому выводу не простой, поэтому целесообразно остановиться на наиболее важных пунктах исходной ситуации, перехода и оформления нового общества.

Разложение первобытнообщинного строя в Ямато началось с изживания коллективного хозяйства и коллективного распределения продукта. Возможность такого изживания была обусловлена конкретным уровнем развития земледелия: усовершенствованием железных земледельческих орудий, достигнутым еще в III–IV вв., и победой поливного рисосеяния. Усовершенствование земледельческих орудий на той стадии делало ненужным совместный труд землепашцев. Победа поливного рисосеяния на сравнительно небольших— в силу природных условий архипелага — полях открывала широкие возможности для приложения труда отдельных семей, обеспечивая высокую урожайность ценного продукта. Однако оросительная система, без которой невозможно существование поливного рисосеяния, требовала сохранения известного общественного контроля хотя бы над некоторыми производственными процессами.