Япония по контракту - [55]

Телевидение показывало японское искусство. И японские праздники. Длинный стол поставили на берегу, у самой кромки моря — люди готовили пир. Пожилой японец, обвязав лоб белым махровым полотенцем, нагнулся, выхватил из ящика только что выловленную трепещущую рыбу, положил на доску, быстрым и точным ударом пронзил её тело со стороны головы тонкой иглой. Должно быть, он попал в самое сердце, рыба замерла. Коротким ударом тонкого ножа мужчина пригвоздил голову рыбы к доске, словно положил тяжёлый брусок на край сумиё, чтобы ловчее было рисовать. Одним плавным движением широкого ножа он снял с рыбы кожу, длинным, медленным проходом разделил тело вдоль хребта. Короткими, округлыми пассами обрезал плавники и некрасивые лохмотья с живота. Руки летали, словно в танце, делая только самые точные, самые нужные движения. И ни одного лишнего. Как у рисующего сумиё, мнущего бумагу, делающего разводы на песке. Бережно, едва касаясь, словно открывая жемчужину, повар нарезал нежную мякоть рыбы. Положил безукоризненные, абсолютно равные, мерцающие розово куски на белую пену тёртой редьки. Водрузил в центр блюда рыбью голову, церемонно изогнув пальцы, добавил последний штрих — пучок зелёных трав. И поднял над головою свой шедевр. Поставил в центр стола. И поклонился, как маэстро. Он и был маэстро, этот мастер резьбы по рыбе. Люди у стола быстро растаскивали палочками куски сашими, без сожаленья разрушая произведение искусства. Через несколько минут на блюде осталась в сиротливом одиночестве оскаленная рыбья голова. А японцы у стола запели — их не удручала недолговечность японской красоты.

Сашими, Сад Камней, сумиё, мятая бумага… Рисунок на песке, бумаге, рыбе. На чём-то зыбком, что недолго проживёт. Здесь это никого не волновало. Японцы устраивали выставки скульптур из песка и орхидей, лепили сущи, прелестные, как цветы, и упаковывали в неземной красоты коробочки простой обед в дорогу… Японцы, не жалея сил, трудились над тем, чему суждено прожить совсем недолго — день, час, несколько минут. И не жалели потраченных на это минут, часов и дней. Всей жизни. И не горевали, что завтра исчезнут их творенья. Может, так их приучили жить острова, где свирепствуют землетрясения и тайфуны, начисто сметающие вещи основательные? Или так их воспитала созвучная природе островов буддийская идея о мимолётности всего сущего, зовущая не думать, что есть завтра, жить сейчас, сегодня, в этот миг? И ради этого мгновенья вить свой узор. Мимолётный рисунок на песке, бумаге, рыбе… Рисунок на огне. И наслаждаться прелестью бабочки-однодневки, роскошью взмаха её крыльев. Единого взмаха…

На площадке для мусора валялись обрывки красивой упаковочной бумаги и серый глиняный графинчик из-под сакэ с изысканным узором шоколадных иероглифов, составивших старинное трёхстишие хайку: "Как прекрасна золотая крыша храма, омытая майским дождём". Здешнее искусство не жило отдельно — в музеях, в храмах, оно вплеталось в жизнь букетом на столе, графином, чашкой, веером, халатом, японской письменностью… Тончайшее сплетенье чёрточек, изгибов, точек, слагающих невероятно сложный, изысканный узор, было для японцев просто азбукой. Только народ-художник мог приспособить эту замысловатую вязь для описания окружающего мира. Японского мира, надёжно отгороженного от пришельца решётчатым заборчиком иероглифов.

Курсы японского языка

Сумрак над морем.

Лишь крики диких уток вдали

Смутно белеют.

Басё

— В нашей письменности заложен глубокий смысл, — говорил Хидэо. — Вот, например, иероглиф "человек" состоит из двух чёрточек, которые опираются друг на друга. Это означает, что люди нуждаются во взаимной поддержке! Кстати, все иностранцы, приехавшие в Японию на длительный срок, изучают японский язык. В городе много курсов. Но я советую Вам заниматься в Шимин-центре. Там преподаёт Намико и другие жёны профессоров.

— Приходите в Шимин-центр! — поддержала мужа Намико. — Это совсем рядом с Вашим домом! И бесплатно!

— Не беда, если Вы станете приходить на работу попозже! — улыбался Хидэо. — Японский необходим Вам, чтобы лучше общаться со студентами! — Хидэо хитрил — со студентами она спокойно обходилась английским. Хидэо льстил ей: — Вы — такая способная! — Уговаривал ласково: — Конечно, я не могу Вас принуждать! — И принуждал: — Я дал Вам свой телевизор не для развлечения, а для того, чтобы Вы изучали японский язык!

Её добрые хозяева очень хотели, чтобы она учила японский язык. И она поддалась. Тем более что и сама очень хотела прикоснуться к этому таинственному предмету — японскому языку.

Половину вестибюля занимали пластмассовые тапочки — народу в Шимин-центр приходило много. Оживлённая Намико в нарядном бирюзовом платье и казённых шлёпанцах как хозяйка вела её по дому — чистому, тёплому, уютному. Шимин-центр означало общественный центр, вроде нашего дома культуры. Библиотека была безлюдна, а вот к двери, за которой виднелись плиты и кастрюли, спешили на курсы кулинарии пожилые японские дамы. Такие же дамы, но в обществе седых кавалеров, старательно вальсировали в спортивном зале, здесь работал танцевальный кружок. Посетителями Шимин-центр были в основном пенсионеры. И иностранцы.