Япония. Лики времени - [108]

Шрифт
Интервал

До этих скандалов полиция пользовалась высоким авторитетом в японском обществе — ей доверяли 74 % населения. Более высокий показатель имели только суды (79 %). Однако после серии разоблачений уровень доверия к полиции упал до небывалых 52 %. По сравнению с 75 % доверия к государственной железной дороге и 73 % — к государственным медицинским учреждениям, падение авторитета полиции выглядело катастрофическим. Начальник полицейского управления был вынужден уйти в отставку. Его коллеги из города Касивадзаки, как положено, посетили семью похищенной девушки, жившую всего в 50 км от места заточения, и публично извинились за своё служебное несоответствие.

В 2000 году на стол министра юстиции лёг отчёт специальной комиссии, которая пять лет занималась комплексным изучением проблем японской полиции. По мнению ведущего специалиста группы Ю. Нисимура, имевшаяся на тот момент «национальная база данных не выдерживает никакой критики, правоохранительная идеология безнадёжно устарела, а следователи сплошь и рядом оказываются своими злейшими врагами. Они привычно удерживают часть следственной информации вне протоколов и… даже не всегда владеют основами криминалистического анализа. Их необходимо обучить методам получения информации, воспроизводимым в любых условиях. Однако полицейские консервативны, и многие верят в старую систему». Хироси Кубо, автор нескольких монографий по проблемам японской полиции, подвёл неутешительный итог: «Проблемы, глубоко скрытые в недрах правоохранительной системы, начинают всплывать на поверхность. Если не принять мер, Японию ожидает кризис» (Wehrfritz, 20).

С тем, что проблемы скрыты действительно глубоко, криминалисты согласны. Силовые органы в Японии традиционно являются «священной коровой», вслух говорить о недостатках в их работе не принято. Правда, и особых поводов для этого, по крайней мере внешне, до недавнего времени было немного. По этой причине специалисты, изучающие работу правоохранительных органов, часто приходят к противоположным выводам. Д. Бэйли, эксперт по работе полиции (1991): «Если говорить в целом, то для страны, где критерием истины является консенсус большинства, действия японских полицейских выглядят на удивление благоприятно. По американским стандартам, число допускаемых ими нарушений невелико, и по содержанию они незначительны». X. Отиаи, журналист газеты Асахи (1998): «Что значит слово «беззаконие»? По словарю: "это место, где не действует закон". Я считаю, что японская полиция олицетворяет собой максимальное беззаконие». Б. Акаги, бывший полицейский (2000): «Коррупция — хроническое явление в японской полиции» (Johnson, 19).

Дэвид Джонсон провёл в 2003 году исследование, в котором ставил задачу выявить и сравнить характер типичных нарушений, допускаемых в рабочее время американскими и японскими полицейскими, а также их отношение к этим нарушениям. Проведя анкетирование японских стражей порядка, он выяснил, что они гораздо непримиримее американцев относятся к тем нарушениям, которые в США принято считать незначительными. Например, получение время от времени мелких подарков от граждан, которым полицейский в чём-то помог по долгу службы. Зная о японских традициях внешней благопристойности (татэмаэ), автор исследования отмечает: «механизм вскрытия нарушений со стороны полицейских в Японии настолько неразвит, что их реальное поведение может оказаться гораздо хуже, чем представляется».

Говоря о системных проблемах японской полиции, Д. Джонсон приводит факты и свидетельства бывших полицейских, криминалистов и учёных, изучающих её деятельность. Он выделяет три главных аспекта. 1) Систематическое присвоение бюджетных средств за счёт их нецелевого использования (создание нелегальных фондов материального поощрения, несуществующие выплаты информаторам и помощникам, искажение финансовой отчетности и проч.). 2) Получение денежных средств по линии контроля за игорным бизнесом (выплаты в обмен на лицензирование игорных залов патинко и предупреждения о проверках). 3) Связь полиции с патриотическими ультраправыми организациями, которые автор относит к организованной преступности. В отличие от Запада, в Японии более склонны не запрещать нежелательные пристрастия людей, а направлять их и контролировать. Контролирующие функции возложены на полицию, а она в своих действиях неподотчётна никому. Автор исследования выражает пессимизм в отношении административной реформы, ссылаясь на то, что в японском обществе ещё не сложились необходимые для неё условия. А сама полиция, по его мнению, «больше заинтересована в сокрытии недостатков и защите сложившейся системы от критики, чем в предотвращении и расследовании нарушений, описанных в настоящей работе» (Johnson, 33).

Разброс мнений и оценок относительно работы японской полиции имеет объективные причины. С одной стороны, охрана общественного порядка и борьба с преступностью традиционно считались священными задачами. Люди, занимавшиеся этим делом, имели высокий авторитет и ощущали себя избранниками, носителями особой миссии. Общество всячески поощряло такую самооценку. Японские мамы говорили непослушному ребёнку, что отведут его на перевоспитание к местному полицейскому. А если родители не могли помочь взрослым детям в решении их проблем, то рекомендовали обратиться к участковому и сделать так, как он посоветует. Главная задача западного полицейского состоит в том, чтобы бороться с нарушениями, опираясь на закон. Японский полицейский, кроме этого, выполняет функции советчика, наставника и воспитателя населения. Специалист по японскому уголовному праву Д. Бэйли: «Американский полицейский олицетворяет власть закона, написанного людьми. Японский полицейский олицетворяет власть неписаного закона, опирающегося на согласие большинства» (Цит. по: Tsuchimoto, 46). Общественный консенсус даёт полиции большую свободу действий в работе с населением и является причиной отступлений от буквы закона. Считается, что ради общественного блага мелкие формальные нарушения вроде письменных извинений можно в расчёт не принимать. Тем более что само население привыкло и не возражает.


Еще от автора Александр Федорович Прасол
Сёгуны Токугава. Династия в лицах

Пятнадцать сёгунов Токугава правили Японией почти 270 лет. По большей части это были обычные люди, которые могли незаметно прожить свою жизнь и уйти из неё, не оставив следа в истории своей страны. Но судьба распорядилась иначе. Эта книга рассказывает о том, как сёгуны Токугава приходили во власть и как её использовали, что думали о себе и других, как с ней расставались. И, конечно, о главных событиях их правления, ставших историей страны. Текст книги иллюстрирован множеством рисунков, гравюр, схем и содержит ряд интересных фактов, неизвестных не только в нашей стране, но и за пределами Японии.


От Эдо до Токио и обратно. Культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава

Период Токугава (1603–1867 гг.) во многом определил стремительный экономический взлет Японии и нынешний ее триумф, своеобразие культуры и представлений ее жителей, так удивлявшее и удивляющее иностранцев.О том интереснейшем времени рассказывает ученый, проживший более двадцати лет в Японии и посвятивший более сорока лет изучению ее истории, культуры и языка; автор нескольких книг, в том числе: “Япония: лики времени” (шорт-лист премии “Просветитель”, 2010 г.)Для широкого круга читателей.


Рекомендуем почитать
Чеченский народ в Российской империи. Адаптационный период

В представленной монографии рассматривается история национальной политики самодержавия в конце XIX столетия. Изучается система государственных учреждений империи, занимающихся управлением окраинами, методы и формы управления, система гражданских и военных властей, задействованных в управлении чеченским народом. Особенности национальной политики самодержавия исследуются на широком общеисторическом фоне с учетом факторов поствоенной идеологии, внешнеполитической коньюктуры и стремления коренного населения Кавказа к национальному самовыражению в условиях этнического многообразия империи и рыночной модернизации страны. Книга предназначена для широкого круга читателей.


Укрощение повседневности: нормы и практики Нового времени

Одну из самых ярких метафор формирования современного западного общества предложил классик социологии Норберт Элиас: он писал об «укрощении» дворянства королевским двором – институцией, сформировавшей сложную систему социальной кодификации, включая определенную манеру поведения. Благодаря дрессуре, которой подвергался европейский человек Нового времени, хорошие манеры впоследствии стали восприниматься как нечто естественное. Метафора Элиаса всплывает всякий раз, когда речь заходит о текстах, в которых фиксируются нормативные модели поведения, будь то учебники хороших манер или книги о домоводстве: все они представляют собой попытку укротить обыденную жизнь, унифицировать и систематизировать часто не связанные друг с другом практики.


Нестандарт. Забытые эксперименты в советской культуре

Академический консенсус гласит, что внедренный в 1930-е годы соцреализм свел на нет те смелые формальные эксперименты, которые отличали советскую авангардную эстетику. Представленный сборник предлагает усложнить, скорректировать или, возможно, даже переписать этот главенствующий нарратив с помощью своего рода археологических изысканий в сферах музыки, кинематографа, театра и литературы. Вместо того чтобы сосредотачиваться на господствующих тенденциях, авторы книги обращаются к работе малоизвестных аутсайдеров, творчество которых умышленно или по воле случая отклонялось от доминантного художественного метода.


Киномысль русского зарубежья (1918–1931)

Культура русского зарубежья начала XX века – особый феномен, порожденный исключительными историческими обстоятельствами и  до сих пор недостаточно изученный. В  частности, одна из частей его наследия – киномысль эмиграции – плохо знакома современному читателю из-за труднодоступности многих эмигрантских периодических изданий 1920-х годов. Сборник, составленный известным историком кино Рашитом Янгировым, призван заполнить лакуну и ввести это культурное явление в контекст актуальной гуманитарной науки. В книгу вошли публикации русских кинокритиков, писателей, актеров, философов, музы кантов и художников 1918-1930 годов с размышлениями о специфике киноискусства, его социальной роли и перспективах, о мировом, советском и эмигрантском кино.


Ренуар

Книга рассказывает о знаменитом французском художнике-импрессионисте Огюсте Ренуаре (1841–1919). Она написана современником живописца, близко знавшим его в течение двух десятилетий. Торговец картинами, коллекционер, тонкий ценитель искусства, Амбруаз Воллар (1865–1939) в своих мемуарах о Ренуаре использовал форму записи непосредственных впечатлений от встреч и разговоров с ним. Перед читателем предстает живой образ художника, с его взглядами на искусство, литературу, политику, поражающими своей глубиной, остроумием, а подчас и парадоксальностью. Книга богато иллюстрирована. Рассчитана на широкий круг читателей.


Валькирии. Женщины в мире викингов

Валькирии… Загадочные существа скандинавской культуры. Мифы викингов о них пытаются возвысить трагедию войны – сделать боль и страдание героическими подвигами. Переплетение реалий земного и загробного мира, древние легенды, сила духа прекрасных воительниц и их личные истории не одно столетие заставляют ученых задуматься о том, кто же такие валькирии и существовали они на самом деле? Опираясь на новейшие исторические, археологические свидетельства и древние захватывающие тексты, автор пытается примирить легенды о чудовищных матерях и ужасающих девах-воительницах с повседневной жизнью этих женщин, показывая их в детские, юные, зрелые годы и на пороге смерти. Джоанна Катрин Фридриксдоттир училась в университетах Рейкьявика и Брайтона, прежде чем получить докторскую степень по средневековой литературе в Оксфордском университете в 2010 году.