Япония. История и культура: от самураев до манги - [26]
Возможной причиной для таких ухищрений было то, что женщинам разрешено было использовать фонетическое письмо кана, известное под названием «женское письмо» (оннадэ), что позволяло им свободнее выражать свои чувства и мысли на родном языке. В отличие от них, «серьезные тексты» о государстве, религии и философии составлялись мужчинами — учеными, священниками, государственными деятелями — на классическом китайском языке. Хотя многие аристократки знали классический китайский, но, чтобы иметь возможность выражаться на родном языке, женщины эпохи Хэйан использовали слоговую письменность кана, произошедшую от упрощенных китайских иероглифов. Китайскую каллиграфию можно разделить на три стиля: кайшу (яп. кайсё) — иероглифы прописываются четко и разборчиво, написание близко к печатному; цаошу (яп. сосё) — с легкими, изогнутыми, элегантными знаками; и синшу (яп. гёсё) — нечто среднее между ними. Курсивный сo, или так называемый травяной стиль, трансформировался в письмо кана, и с его помощью можно было писать по-японски. Обратите внимание, что все три стиля по сей день широко используются в других формах японского пространственного дизайна, например в устройстве садов и цветочных клумб. В результате на кана писали как женщины, так и мужчины. Они создали множество разнообразных текстов, включая стихи, дневники вроде «Дневника путешествия из Тоса», «Дневника эфемерной жизни» или «Дневника Мурасаки Сикибу», сборники заметок о всякой всячине, как «Записки у изголовья» Сэй Сёнагон, народные сказки и длинные художественные нарративы, как широко известная «Повесть о Гэндзи», о которой мы поговорим подробнее далее в этой главе.
Хотя женщины эпохи Хэйан пользовались известной степенью уважения и независимости, конфуцианские и буддийские доктрины вообще не ставили под вопрос мужское превосходство и подчиненность женщины. Буддийское учение утверждало, что женщина, будь она сколь угодно добродетельна, не может получить перерождение в более высшее существо, прежде чем переродится мужчиной. Конфуцианские «Три послушания» предписывали женщине подчиняться отцу, братьям и мужу. Несмотря на все свои привилегии, аристократка, не вовлеченная в непосредственные придворные обязанности, была вынуждена проводить жизнь взаперти. Находясь дома в присутствии посторонних, за исключением ближайших родственников и слуг, она должна была прятаться за ширмой или занавесом, проявляя свой тонкий вкус только краешком рукава, как бы случайно показавшимся из-за ширмы (см. илл. выше). Женщине высших сословий редко разрешалось покидать дом, а когда она все-таки выезжала, ей постоянно приходилось скрываться от чужих глаз. В экипаже она пряталась за занавесями; если же выходила пешком, то набрасывала на голову тонкую накидку, дополнительно закрывая все это низко посаженным головным убором с широкими полями. Не испытывая недостатка в прислуге, аристократки эпохи Хэйан были освобождены от домашних забот, включая воспитание детей, и посвящали себя поэзии, каллиграфии и музыке, проводя таким образом время в ожидании письма или визита супруга или возлюбленного.
Литература этого периода изображает высокопоставленных дам буквально помешанными на отношениях с мужчинами, как будто от этих отношений зависит вся их жизнь. Как и многие сферы придворной жизни эпохи Хэйан, любовное и брачное поведение имело свои законы и предписания. Общество Хэйан было полигамным, причем существовало три основных типа взаимоотношений. Старших жен выбирала семья жениха с учетом социальных, политических и экономических соображений. Поскольку количество подходящих кандидатов внутри конкретного придворного ранга всегда было ограниченным, допускались также кросс-кузенные браки и союзы тетки и племянника. В среднем девочек обручали в возрасте 12 лет, а мальчиков — 14; при этом жены были часто на несколько лет старше своих мужей. Старшие жены обычно оставались жить в своей родной семье; муж при этом либо посещал своих жен в их семье (так называемый дуолокальный тип проживания брачной пары), либо сам переселялся в дом жены (уксорилокальное поселение). После смерти отца мужа главная жена обычно переезжала в имение своего супруга.
Младшие жены, или наложницы, имели официальное признание и принимали участие в тех же самых любовных и брачных ритуалах (о них см. ниже), что и старшие жены. Ограничения по классу и рангу для них были менее жесткими, однако этим женщинам все-таки предписывалось принадлежать к аристократии: дворянин категорически не мог взять официальной наложницей крестьянку. Если старшая жена оказывалась бесплодной, она обычно усыновляла ребенка наложницы. Третьим, самым распространенным типом отношений была обычная любовная связь — как правило, с придворной фрейлиной или с женщиной еще более низкого сословия; при этом обе стороны могли состоять в браке с кем-то другим. Целомудрие не считалось особенной женской добродетелью, поэтому незамужние аристократки, многие из которых владели собственными домами, могли спать с кем хочется, отклонять знаки внимания неугодных им мужчин и завершать отношения. Тем не менее, поскольку женщине полагалось сидеть дома, аристократкам приходилось ждать мужчин, которые пожелают к ним приехать. В результате одной из самых частых эмоций, зафиксированных в литературе, была ревность, которая порой толкала женщин к истерии и помешательству. Ревность, в свою очередь, связывалась с идеей публичного унижения: отвергнутая женщина теряла свой статус в глазах других. В «Повести о Гэндзи» такая ревность побуждает одну из любовниц принца, обернувшись духом, прийти и убить соперницу. «Дневник эфемерной жизни», созданный безымянной младшей женой властительного царедворца Фудзивара-но Канэиэ (929–990), описывает страдания и унижения, которые ей пришлось пережить в связи с многочисленными любовными связями своего супруга, когда ей приходилось в тревоге ждать его дома, не зная, когда он вернется и вернется ли вообще. Писательница злорадствует, когда одна из ее недавно родивших соперниц теряет расположение Канэиэ из-за смерти новорожденного ребенка: «И вот теперь он ее бросил. Такая боль, должно быть, еще сильнее, чем моя. Я довольна»
