Япония эпохи Мэйдзи - [55]

Надежда сделать Японию христианской страной одним махом — императорским эдиктом — рассеялась как дым, и с преобразованием общества шансы каким-либо образом сделать христианство государственной религией Японии стремительно падают. Возможно, что миссионеров будут еще какое-то время терпеть, несмотря на их вмешательство в дела, совершенно их не касающиеся, но они не принесут японцам никакой нравственной пользы и лишь будут в это время использоваться теми, кого они сами хотят использовать. В 1894 году в Японии насчитывалось восемьсот протестантских, девяносто два римско-католических и три греко-католических миссионера; общие расходы на содержание всех иностранных миссий в Японии должны были составлять немалую сумму. Дабы оправдать эти огромные издержки, протестанты заявляют о пятидесяти тысячах новообращенных; о таком же числе говорят католики; таким образом, остается порядка тридцати девяти миллионов девятисот тысяч необращенных душ.

Правила хорошего тона — и весьма дурного свойства — возбраняют любую недоброжелательную критику миссионерских отчетов, но вопреки им я должен выразить свое откровенное мнение, что даже вышеприведенные цифры не вполне заслуживают доверия. Что касается римско-католических миссий, то они похваляются тем, что со значительно меньшими средствами проделали такую же работу, как и их конкуренты, и что даже их недруги признают определенную основательность этой работы, которая начинается, вполне разумно, с детей. Но довольно сложно не относиться скептически к отчетам миссий, когда известно, что среди низших сословий японцев имеется множество тех, кто готов заявить об обращении ради получения денежного пособия или работы; когда известно, что бедняки делают вид, что стали христианами, ради получения возможности для обучения какому-нибудь иностранному языку; когда вы постоянно слышите о молодых людях, которые, став христианами на какое-то время, затем открыто возвращаются к своим древним богам; когда вы видите, как сразу же после раздачи миссионерами зарубежных пожертвований в помощь пострадавшим от наводнения, голода или землетрясения, появляются победные реляции о целых толпах новообращенных. Зная все это, приходится сомневаться не только в искренности этих обращенных, но и в нравственности этих методов.

VII

Идея, что Япония настежь откроет свои внутренние районы иностранным промышленным предприятиям, бродившая в умах вскоре после начала эпохи Мэйдзи, оказалась столь же иллюзорной, как и мечта о ее внезапном обращении в христианство. Страна осталась и до сих пор остается практически закрытой для чужеземной колонизации. Само правительство никогда не проявляло склонности следовать консервативной политике и предприняло различные попытки пересмотреть конвенции таким образом, чтобы превратить Японию в новое обширное поле для вложения западного капитала. Однако национальный политический курс не определяется одной лишь наукой государственного управления, но направляется и прокладывается чем-то намного менее подверженным ошибкам, а именно — инстинктом нации.

В то время как некоторые японские политики напряженно работали над устранением любых препятствий к созданию иностранных поселений во внутренних районах страны, другие полагали, что подобные поселения будут означать свежее внедрение в еще неокрепший общественный организм раздражающих элементов, которые неизбежно приведут к негативным последствиям. Первые аргументировали свою позицию тем, что благодаря рекомендуемому ими пересмотру существующих конвенций доходы империи многократно возрастут и что вероятное число иностранных поселенцев будет весьма незначительным. Однако консервативные мыслители полагали, что истинная опасность открытия страны для чужеземцев заключалась вовсе не в опасности их неконтролируемого наплыва, и в этом инстинкт нации был с ними в полном согласии. Хотя он понимал опасность довольно смутно, но его понимание было в согласии с истиной.

Человек Запада сделал для себя открытие, что при любых честных условиях игры он не может конкурировать с человеком Востока в борьбе за существование. При этом произвол в отношении китайских или японских эмигрантов он всегда оправдывал целым сонмом абсурдных «моральных причин». Единственная же истинная причина этого может быть сформулирована в следующих восьми словах: «Человек Востока способен пережить человека Запада, довольствуясь меньшим». Но сейчас в Японии другая сторона этого вопроса была сформулирована таким образом: «Человек Запада способен пережить человека Востока[136], требуя большего, при определенных благоприятных условиях». То есть была обозначена опасность, что рано или поздно западный человек сможет найти способы и средства повелевать туземной нацией, если даже не вытеснить ее полностью — сокрушая сопротивление, парализуя конкуренцию с помощью огромных объединений капитала, монополизируя ресурсы и повышая жизненные стандарты сверх туземных возможностей. Ведь в иных местах различные более слабые нации исчезли или находятся на пути к исчезновению под англо-саксонским господством. И кто мог поручиться в стране, столь бедной, как Япония, что допущение иностранного капитала не создаст угрозу национальной безопасности? Несомненно, Японии никогда не придется опасаться военного завоевания — она выстоит на собственной территории против любой иноземной нации. Но она может с достаточным основанием опасаться, что, преждевременно открыв свои внутренние районы для иноземных поселений, обречет себя на участь Гавайев — что ее земля перейдет в чужую собственность, что ее политика будет определяться иностранным влиянием, что ее независимость станет чисто номинальной, что ее древняя империя со временем превратится в некоего рода космополитическую промышленную республику.