Янычары из Эмиллиона - [3]

Он больше всего боялся, что я сочту его за сумасшедшего, но после того, как я внимательно слушал его несколько вечеров, изредка задавая уточняющие вопросы, он успокоился. Если и существовал в мире здравомыслящий человек в полном смысле этого слова, так это был Фарлоу. Он описал мне около полдюжины своих снов, которые привели его на берег. Там было тепло и уютно, на горячем песке. И он был рад, что теперь эти сны или видения, как хотите называйте их, сразу начинались на берегу, и ему не приходилось испытывать неприятные ощущения при пробуждении.

Насколько он мог судить (так как он никогда не засекал время по часам), длительность каждого сна отпечатывалась в мозгу как три часа, но действительное время в реальной жизни составляло не больше 10 минут. Он не придавал этому большого значения, но как-то сказал мне, что знает, что если во сне он окажется далеко в море и не доплывет до берега в отпущенные ему три часа, то утонет. Я не понимал, чем он это обосновывает, и решил отвлечь его от этой навязчивой мысли. Но хотя я говорил мягко, и, как мне казалось, здраво, он со вздохом отверг все мои возражения. Он был уверен, что будет именно так, сказал он, и что бы я ни говорил, я не смог его переубедить.

Я спросил его, думает ли он, что в постели будет лежать утопленник, когда он снова вернется в этот мир, и он довольно спокойно подтвердил мои слова. Это заставило меня задать ему следующий вопрос: если его физическая оболочка исчезала из постели, когда он был в своих сновидениях, я мог бы посидеть в его комнате, чтобы удостовериться в этом. Он отказался наотрез. Он не объяснял причину, но подозрительно посмотрел на меня. Мне показалось, что он боится, что участие любого, постороннего человека, даже с хорошими намерениями, может бытьопасным для него и может помешать ему "вернуться назад". Я не настаивал, так как видел, насколько накалилась ситуация. На следующий вечер я навестил Фарлоу, и он мне показался более спокойным и разумным. Ночь была спокойной, и он продолжил свои рассказы. Сны теперь начинались с того, что он лежит в полном сознании далеко на берегу, хорошо отдохнувший и высохший на солнце. Намного миль вокруг лежал песок, и он знал, что попал на Восток, в античный период. Солнце вставало все выше, и туман постепенно рассеивался, в солнечном свете легко шелестели волны, далеко на востоке у самой кромки берега различались очертания какого-то Города.

Находясь в состоянии этих видений, Фарлоу не имел представления, кто он, как он попал в море, что он делал на берегу. Там он всегда был одет в блузу и панталоны, а просыпался всегда в пижаме и сухой. Он еще не испытывал страха перед этими снами. И единственно, что он четко ощущал, это неизменно сохранявшееся соотношение между тремя часами сновидений и 10 минутами реальной жизни.

Обычно Фарлоу видел один сон в неделю, но были случаи, когда он видел два и даже больше. Они появлялись только когда он сильно уставал, из чего он сделал вывод, что в такие дни рушились каждодневные барьеры. Его друг, доктор, не мог помочь. И тогда он решил захватить что-нибудь из того мира, если это будет возможно. Я сидел в кабинете у Фарлоу поздно вечером, когда он рассказал мне об этом. И я видел, что ему стоило огромных усилий говорить об этом.

– Ну и как, успешно? – выдавил я из себя.

Он медленно кивнул. Фарлоу резко встал и подошел к письменному столу, он открыл один из ящиков, вытащил оттуда что-то, завернутое в белую материю и положил на стол передо мной.

– Взгляните, – сказал он, – не волнуйтесь, там нет ничего страшного.

Я должен признаться, что моя рука слегка дрожала, когда я разворачивал этот предмет.Возможно, я был разочарован, или на моем лице появилось любопытное выражение, но Фарлоу расслабился и мрачно улыбнулся. Передо мной лежал осколок красного камня шести дюймов в длину и трех в ширину, весивший около двух фунтов. Я тупо смотрел на него.

– Вы хотите сказать, что принесли это из вашего сна? – сказал я.

Нельзя было сказать ничего банальнее, но я был еще более удивлен, когда он кивнул.

– Да, – просто сказал он, – именно это я и имею в виду.

Я не знал, что сказать, чтобы это не звучало по-идиотски

или не намекало на ненормальность Фарлоу. Я повертел камень в руках и сказал:

– Вы показывали кому-нибудь этот камень?

Фарлоу кивнул.

– Смитеру, самому лучшему геологу. Он страшно разволновался и был сильно озадачен, определив, что камень из времен Христа. Он не мог объяснить тот факт, что камень абсолютно не подвергся атмосферным воздействиям.

Мы с Фарлоу долго смотрели друг на друга. Я поднял бокал с виски. Сказать было нечего.

III

Вскоре после этого невероятного открытия Фарлоу я вынужден был уехать по делам, мы переписывались, а увидиться смогли лишь через три недели.

Несмотря на короткий срок, в его лице произошли большие изменения. Мне не понравились его глаза, в них затаился страх. Потребовался день или два, чтобы восстановить наши прежние доверительные отношения, и только спустя несколько вечеров он возобновил свои рассказы. Конечно, к моему возвращению он уже успел увидеть много снов.

События развивались. Фарлоу не вдавался в подробности, но было ясно, что характер снов принимал зловещий