«Янычары» Ивана Грозного. Стрелецкое войско во 2-й половине XVI – начале XVII в. - [98]

Отметим также, что эти описанные тактические приемы, судя по всему, не были в новинку государевым воеводам и были отработаны в ходе предыдущих осад Казани и, надо полагать, использовались еще пищальниками. В противном случае, если вести речь, к примеру, об организации взаимодействия пехоты, вооруженной огнестрельным оружием, и конницы, объяснить его четкость иначе, как наличием определенной предыдущей полевой практики, когда «каждый воин знал свой маневр», нельзя.

Кстати, о прицельной стрельбе, которую вели стрельцы и казаки из обоза по атакующей неприятельской коннице, писал спустя больше чем полстолетия после казанской осады и ротмистр Н. Мархоцкий, описывая одно из сражений между войсками Василия Шуйского и Лжедмитрия II на подступах к Москве. «Оттуда (из обоза. — В.П.) началась прицельная стрельба, которая нанесла нам серьезный урон, — пули секли в руках древка [копий] (выделено нами. — В.П.), наши были отброшены и свернули к кустарнику», — отмечал польский шляхтич в своих записках[655]. Выходит, что традиция прицельной стрельбы, установившаяся среди стрельцов в самом начале их существования, сохранялась и впоследствии, спустя более чем полстолетия.

Теперь о залповой стрельбе. Логично было бы предположить, что в описанном прежде эпизоде казанской осады, когда татары попытались было атаковать идущих впереди русских полков стрельцов, а те отбивались от них «огненным боем», стрельцы вели именно залповый огонь как наиболее эффективный для отражения атаки неприятельской конницы. Правда, здесь есть одно «но» — не факт, что казанцы стремились атаковать русскую пехоту именно холодным орудием. Летописная «повесть», как уже было отмечено выше, говорит о том, что казанская конница завязала со стрельцами перестрелку, а в таком случае стрельцы могли действовать одиночным огнем[656].

Впрочем, отрицать возможность того, что московские стрельцы могли вести залповую пальбу уже тогда, в 50-х гг. XVI в., мы все же не будем. Во всяком случае, если это могли делать ханские тюфенгчи (как это было, к примеру, зимой 1548 г. в сражении с ногаями на подступах к Перекопу[657]), то почему так не могли действовать тогда же московские стрельцы?

Косвенно в пользу такого предположения свидетельствуют также и наблюдения иностранцев, побывавших в Москве в 50–60-х гг. XVI в., и отдельные боевые эпизоды. Так, в небольшом сочинении, которое приписывается венецианскому дипломату Марко Фоскарини и датируется обычно концом 50-х гг., отмечено, что «в настоящее время император Иван Васильевич много читает из истории римского и других государств, от чего он научился многому. Он также часто советуется с немецкими капитанами и польскими изгнанниками, и для собственной пользы взял себе за образец римлян»[658]. В другом сочинении, написанном примерно в это же время и автором которого считается некий Франческо Тьеполо, говорится о том, что московский государь «дал у себя приют многим иностранным солдатам, и… предоставил им жилища в своем государстве. Теперь во многих местах, а главным образом в Москве, при помощи их и других, московиты по праздникам обучаются аркебузу по германским правилам и, став уже весьма опытны, изо дня в день совершенствуются во множестве»[659].

Не менее любопытно и оставленное неким англичанином описание смотра стрельцов и пушкарей московского гарнизона (о котором мы уже писали прежде), который был в декабре 1557 г., в канун начала Ливонской войны 1558–1561 гг. На этот раз приведем его полностью, ибо оно того заслуживает. «12 декабря (1557 г. — В.П.) Его Императорское Величество (Иван IV. — В.П.) и его двор на резвых малорослых испанских (надо понимать, ногайских или татарских бахматах. — В.П.) и турецких (аргамаках. — В.П.) лошадях, убранство которых было богато изукрашено золотом и серебром, — писал англичанин, — прибыли на поле в добром порядке. На Его Императорском Величестве было богатое платье и алая шапка, унизанная не только жемчугом, но и большим количеством крупных и дорогих драгоценных камней. Его дворяне, ехавшие перед ним по трое в ряд в добром порядке, были все в парчовом платье, и перед ними в добром же порядке по пяти в ряд шли 5 тыс. аркебузиров (дипломат, конечно же, имел в виду стрельцов. — В.П.), неся свою аркебузу в левой руке, а в правой фитиль, и в таком порядке они вышли на поле, где была расставлена вышеупомянутая артиллерия (которой английский дипломат восхищался несколькими строками ранее. — В.П.).

Перед тем, как Его Императорское Величество прибыло на поле, на нем был воздвигнут надежный помост из небольших бревен длиною в четверть мили (примерно 400 м. — В.П.), и примерно в шестидесяти ярдах (несколько больше 50 м. — В.П. Любопытное свидетельство о дистанции, с которой вели стрельбу стрельцы) от бревенчатого помоста были установлены глыбы льда два фута толщиной и шесть футов высотой (примерно 0,6 на 1,8 м. — В.П.) на всю длину помоста. И как только Его Императорское Величество прибыло на поле, аркебузиры вышли на помост, где выстроились в порядке (учитывая, что стрельцы были вооружены фитильными пищалями, для перезаряжания которых и стрельбы нужно было достаточно места, обычные интервалы между стрелками в шеренге составляли тогда порядка 1 м, то 5 тыс. стрельцов должны были быть построены глубиной не менее 10 шеренг. —