Янтарная Цитадель - [5]

– Ну, милая, – заметил Эодвит, – после этого поля мы заслужили отдых.

– С Ферином все в порядке?

– Ты же видела. Здоров как конь, – ответила Эйния. Дочери она едва доставала до плеча. Лицо ее, как и лицо Эодвита, избороздили морщины, но то были морщины веселья, выжженные солнечные лучики. – Думаю, он не понял, что ему грозило. А как ты, милая?

– Да я-то что, мам? Никто же не поранился. Ну и ладно.

– Ты Имми не видела?

– Уже час как нет.

– Я за нее волнуюсь. Что-то утром она была стишком тихая.

– Наверное, опять кошмар привиделся, – отмахнулась Танфия. – Все с ней в порядке.

– Может, пойдешь ее поищешь? Догадываюсь, куда она задевалась, но… – Эйния одарила дочь полу-неодобрительным, полу-веселым взглядом. – К ужину я бы ее хотела видеть. Не опаздывай. И береги себя.

– Дра’аки на взрослых не бросаются, мама. Найду я ее, не волнуйся.

– Сегодня ты хорошо поработала, – заметил отец ей вслед. От него, никогда и никому не льстившего, это была большая похвала. – Без тебя бы не сдюжили. Далеко пойдешь.

В нескольких милях от свежего жнивья некто поднял голову, ощутив дальние отзвуки человечьего горя. Мурашки ужаса покалывали его кожу, как прикосновение целительной мази. С каждым днем, по мере того, как рос и усиливался людий страх, существо становилось сильнее. Освежившись, оно поплотнее запахнуло плащ и продолжило свой путь по зеленым склонам.

Одеяние послушно приняло цвет травы, скрывая своего владельца. Без плаща тело существа было бы полупрозрачным. Кости просвечивали сквозь кожу, вместо лица – студенистая пленка над серыми костьми черепа, застывшей ухмылкой длинных серых клыков. И только верхний слой шкуры отливал травянистой зеленью. Поэтому существо предпочитало скрывать свой облик, особенно от людей. Люди странно на него реагировали. Они не понимали.

Существо звали Гулжур, что на его языке значило – Дозволяющий.

Дозволяющий прибавил шагу, чтобы не отставать от тех, кого ему поручили защищать. Отряд людских солдат-конников. Как это странно – предоставлять им защиту, а не погибель. Как бесконечно странно – сотрудничать с людьми, вековым врагом, или хотя бы создавать видимость сотрудничества. Почти унизительно… хотя что еще одно унижение среди тысяч со времен Битвы на Серебряных равнинах? А игра доставляла существу странное наслаждение.

Две сотни лет Гулжур трудился, чтобы обрести нынешние свои способности. Теперь он был одним из немногих, способных одновременно касаться двух царств, призывать свою паству сквозь немыслимые дали.

К его разочарованию, на этом пути Гулжуру редко приходилось вызывать подмогу. Люди едва ли сопротивлялись царским указам; подчиняются своему владыке, точно овцы. Покуда лишь две деревушки отказались сотрудничать. Как это раздражает – растягивать ожидание! Но когда он спускал на них гхелим!.. Ужас, отчаяние и неверие этих людишек, а затем – боль, раны, кровоточащая разодранная плоть… что за благодать! Гулжур подозревал, что получаемое им наслаждение сродни тому, что людишки испытывают при своем нелепом спаривании, но неизмеримо глубже.

Дозволяющий немного пошевелил измерениями, появившись впереди конного отряда и остановившись на придорожном холме, поджидая спутников. О присутствии его знали только их вожаки, да и те знали не совсем правду. Никто из людишек не понимал, откуда приходит подмога – знали только, что она появится, когда придет нужда. Солдатам наговорили какого-то вранья о природе их защитников, и они поверили. К ним Гулжур относился с ленивым презрением.

Плодотворное было путешествие, но ему приходит конец. Осталось собрать подать лишь в нескольких деревнях. Гулжур искренне надеялся, что в тот раз без сопротивления не обойдется. Как робки и покорны эти людишки, как доверчиво готовы отдать все, чего не попроси. Какой в этом интерес?

Когда родители скрылись из виду, Танфия развернулась и побежала вверх по раскинувшемуся на склоне золотому полю. Под ногами шуршала солома. Воздух наполнял запах разогретой земли. Жужжали пчелы, щебетали на изгороди птахи. Позади раскинулось по плодородной долине лоскутное одеяло полей и лугов; впереди лежали только леса и дикие горы, где люди не живут, а за ними – суровый берег, где прозябала лишь горстка рыбачьих деревушек. Сеферет был самым западным из Девяти Царств Авентурии, а Излучинка – последней деревней на широком мысу, выдававшемся в Серый океан.

Несмотря на полуденную жару, порой Танфию настигал дующий с вершин пронзительный ветерок, приносивший чудной визг дра’ака. Говорили, что в этих горах орудуют подземцы, но девушка их никогда не видала.

«Без тебя бы не сдюжили. Далеко пойдешь». Отец, конечно, не знал, но от этих его слов сердце девушки ушло в пятки. Потому что они значили: «Ты готова принять от меня хозяйство, и оно в твоих руках не пропадет. Я на тебя полагаюсь».

А Танфия не хотела быть крестьянкой.

Она любила своих родных. Она любила деревню, в которой родилась и выросла, обожала вольные земли вокруг. Она никогда не забиралась дальше Хаверейна – ближайшего городка, до которого был день пути пешком. И все же Танфия не находила себе места здесь. Она мечтала о дальних городах. Когда-нибудь ей придется уйти; но как сказать об этом родителям? Они-то ждут, что она, по их примеру, проведет в деревне все свои дни. Найдет себе парня, заведет детишек, а те тоже жизнь прокоптят в Излучинке. И что решат отец с матерью, если она подведет их в этом?