Янки в Вальхалле - [63]

Фаллон пошатнулся. Причиной этому отчасти было головокружение, не оставляющее его на этой площадке, и его раны, которые продолжали кровоточить.

Бринхилд снова притронулась к нему, и, как, в первый раз, американец ощутил легкое покалывание и хлынувший вслед за этим поток жизненной силы.

Повинуясь ее безмолвному приказу, американец снял куртку и остался перед дочерью Тора с голым, перемазанным в крови торсом, дрожа под леденящим ветром. Затем он снял куртку и рубашку с Хейзинга, открыв глубокую рану у него на боку. Белая рысь отступила назад к ступеням, тревожно рыча.

— Стой рядом со мной, чужеземец, и не выходи из круга, если тебе дорога жизнь, — предупредила Бринхилд. — Силы, которые я собираюсь вызвать, действуют стремительно, но они с одинаковой быстротой могут и вылечить тебя, и уничтожить.

Стоя рядом с парящей в воздухе серебряной платформой, дочь Тора подняла свои прекрасные белые руки к вечернему небу. Ее синие глаза сияли, подобно сапфирам, длинные золотые волосы струились под ветром.

Еле заметный свет, который исходил из ее тела, неожиданно сделался ослепительно ярким, и скоро на девушку невозможно было смотреть. Непонятно откуда налетел сильный ветер; он неистово выл, будто стремясь оторвать людей от каменной площадки и унести прочь.

Холодная ночь внезапно наполнилась ревом штормового ветра. Фаллон почувствовал дрожь, и причиной тому был вовсе не холод. Сквозь шум урагана слышался звонкий серебряный смех Бринхилд. Ее лицо теперь было обращено к зениту, из кончиков ее пальцев изливались тоненькие лучики света. Американец почувствовал, как волосы стали дыбом у него на голове. Он ясно ощущал присутствие зловещих, и необычайно могущественных сил.

Крак! Ослепительная вспышка молнии, ударившей совсем рядом с Фаллоном, едва не заставила его упасть. Он зашатался, совершенно оглушенный и ослепленный. Молния сперва потянулась к рукам Бринхилд, и дочь Тора направила ее к серебряному кольцу.

Еще один удар грома последовал за первым, а затем еще и еще. Свет множества молний играл на поверхности серебряного диска. Фаллон хрипло закричал, обращаясь к девушке. По сравнению с громовыми раскатами его голос казался тонким и слабым, как комариное жужжание.

— Если эта молния ударит в нас…

— Этого не произойдет, я их любимица, — донесся до него голос Бринхилд сквозь шум ветра и громовые раскаты. — Но не вздумай выходить из круга!

Сцена, разворачивающаяся на глазах Фаллона, произвела на него сильнейшее впечатление. Непрекращающиеся вспышки молний, каждая из которых вонзалась в кольцо, бросая странные отсветы на ярко пылающую фигуру Бринхилд; громовые раскаты, шум ветра; и вдобавок ко всему это происходило на крохотной площадке, находящейся на головокружительной высоте.

Теперь они были полностью окружены стеной, состоящей из молний. Американец чувствовал, как электрические волны проходят сквозь его тело. Голова его кружилась все сильнее.

— Стойте! — воскликнула дочь Тора, и ее голос перекрыл раскаты грома и шум ветра. — Осталось совсем немного.

Но несколько мгновений, обещанных девушкой, все длились и длились. Фаллону казалось, что он уже целую вечность стоит здесь, внутри ослепительно сверкающей сферы, в компании лежащего без сознания немца и девушки, принадлежащей к пантеону древних богов Норвегии.

Электрические разряды, проходящие через его тело, становились совершенно невыносимыми. Американец посмотрел вниз и увидел, как что-то вроде фиолетовой щетки, состоящей из множества крохотных молний, массировало его тело. Сквозь весь этот ужасающий шум раздавался серебряный смех Бринхилд.

— Достаточно, — неожиданно проговорила она, опуская руки. Вспышки молний тут же прекратились, удары грома замолкли, как по волшебству, светящиеся стены вокруг серебряного кольца стали ниже и постепенно исчезли.

Фаллон пришел в себя. Он находился рядом с Бринхилд в темноте под холодным, пронизывающим ветром. Тело дочери Тора ярко светилось, ее смеющиеся синие глаза, казалось, дразнили незадачливого чужеземца.

— Посмотри теперь на свои раны, — сказала девушка.

Фаллон послушался и тут же застыл в изумлении. Рана на плече и глубокая царапина, пересекающая щеку, зажили, будто он получил их не только что, а две недели назад. Вместо них остались два еле заметных шрама. Слабость также бесследно исчезла.

Он с любопытством посмотрел на Хейзинга. Нацист все еще лежал без сознания, но глубокая резаная рана в его боку также исчезла, оставив после себя ровный шрам. Дыхание немца было легким и ритмичным, как у спящего.

— Он полностью исцелен, как и ты, — коротко бросила Бринхилд. — Он проснется через несколько часов таким же здоровым, как и прежде. — Тир! — окликнула она своего помощника. — Иди сюда и возьми немца, мое волшебство окончено.

Тот неохотно вышел на середину обдуваемой всеми ветрами площадки. Белая рысь оказалась там раньше него. Она подошла к своей хозяйке и потерлась о ее колени головой, покрытой жесткой шерстью.

— Я слышал, что здесь творилось, — прорычал старый предводитель богов. — Хель меня забери, если я когда-либо полюблю это, племянница. Я уж боялся, что молнии на кусочки разнесут этот утес.