Янир - [12]

Богиня, как будто она была сделана только для него, как будто они были вырезаны из того же куска дерева, разделенные временем и расстоянием для того, чтобы только теперь воссоединиться. Ее мягкость окружала все его твердыни, приветствуя его. Он не смог подавить стон, когда ее язык смело коснулся его губ, а когда ее язык проскользнул внутрь, обвив его в чувственной ласке, он почувствовал, как дрожь пробегает по всему его крупному телу.

Когда Эбби немного отступила, он последовал за ней, не желая терять чувства, которые она рождала в нем. Ему было все равно, куда она ведет, пока он был с ней. И туда, куда она заведет, это место, которое он никогда не хотел покидать, потому что в этом удивительном месте он обнаружил, что она на вкус слаще, чем хунаджа, которую он так любил. Он, не торопясь, исследовал ее рот, убедившись, что не оставил ни одного дюйма нетронутым или недооцененным в своей потребности узнать ее, заявить о себе, сделать ее своей. Богиня, если бы ее рот был таким сладким, каково было бы ее сердце?

Эта мысль заставила его обнять ее за плечи одной рукой, удерживая на месте, чтобы его другая рука могла исследовать ее пышные изгибы, пока не достигла ее великолепной попки. Схватив ее, он приподнял девушку выше, прижимаясь к ней своим твердым членом.

Богиня, как он хотел найти свое освобождение внутри нее. Он хотел почувствовать ее мягкость вокруг той части себя, которая теперь была крепче любого торнианского меча. Он хотел знать, каково это, когда ее мягкие бедра обхватывают его вокруг талии, прижимая к себе его так же, как ее руки обвились вокруг его шеи.

Он хотел, чтобы она была под ним, над ним, вокруг него. Он хотел дать ей такое освобождение, чтобы она позабыла любого мужчину, который был до него, он хотел… оторвавшись от ее губ, он глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки.

Услышав ее тихий стон, Янир внезапно осознал, что он сделал и как крепко сжимал ее своими руками. Богиня, он причинял ей боль!

Широко распахнутые голубые глаза растерянно смотрели на него, заставляя Янира почувствовать себя самым недостойным из мужчин. Никогда в жизни он не думал, что причинит боль женщине, особенно такой драгоценной, как его Эбби, но он причинил ей боль.

— Богиня, Эбби, прости меня!

Ошеломленная, Эбби смотрела на него. Почему он извинялся? Разве ему не нравилось целовать ее? Она была слишком смелой? Обычно она не была такой, но с ним… Эбби обнаружила, что в ней не было ни капли застенчивости, когда они были вдвоем. Не тогда, когда он был рядом с ней. Они разговаривали так много раз о стольких вещах, но теперь она поняла, что на самом деле не знает ничего о Янире… Что он действительно не знает ее и что они никогда не узнают, если не будут говорить друг с другом. Если они не будут задавать вопросы, то не смогут понять друг друга.

— За что ты извиняешься? — мягко спросила она, крепко сжимая его шею, когда он расслабился.

— Я говорил с тобой, находясь в гневе, — начал было он.

— Ну и что? Ты разозлился и говорил. Что в этом плохого?

Восторг наполнил Янира.

— Я… это тебя не расстроило? Не напугало?

— Я не боюсь тебя, Янир, — честно ответила она. — Что касается расстройства. Я тоже разозлилась. Ты на меня сердишься?

— Никогда! Ты никогда не сможешь расстроить меня, Эбби.

— Ну, теперь это совершенно не так. Я могу разозлить тебя, Янир, как и ты меня, это жизнь, люди ссорятся.

— Я…

— Ты никогда не видел, как ругались твои родители?

— Нет, — признался Янир.

— Серьезно? — Эбби не могла сдержать недоверия в своем голосе. Ее родители любили друг друга, но они были двумя очень разными людьми, и у каждого было свое мнение и мысли по каждому поводу. Они спорили, но Эбби вдруг поняла, что в вопросах по-настоящему важных вещей, таких как, например, их дети, они всегда, казалось, соглашались.

Но когда дело касалось других вещей, политики… или чего-то еще такого, они могли спорить об этом дни напролет. Чья очередь была выбирать ресторан или фильм, который они собирались посмотреть. Папа любил боевики. Мама — комедии. С маслом или без масла есть попкорн. Другие мелочи. Но они в кино всегда держались за руки. Они с Дэви по-детски закатывали глаза глядя на это, но делали это с улыбками на лице.

— О чем они могут спорить? — спросил Янир, вдруг растерявшись. — Мой манно обеспечивает все потребности моей матери, ей нужно только лишь попросить.

— Я… — Эбби не знала, как на это ответить, глядя в его очень серьезные глаза. — Но что происходит, если твой манно что-нибудь не сможет или не захочет дать ей? — спросила она.

— Это никогда не случится, ведь тогда женщина уйдет, — честно ответил ей он.

— Мы не говорим о «женщине», Янир, мы говорим о твоей матери. Она прожила с твоим манно почти двадцать пять лет. Должно быть что-то, о чем они спорили.

— Твои родители спорили, сердились друг на друга? — спросил он нерешительно.

— Да.

— И твоя мать осталась с твоим манно?

— Конечно, — Эбби наклонила голову на бок. — Ты думаешь, что я уйду от тебя, потому что ты был зол на меня и выразил это?

— Я… — Янир очень осторожно подбирал следующие слова, внимательно следя за ее реакцией, — торнианская женщина никогда не позволит мужчине говорить с ней в гневе. Она испугается и убежит. Она никогда не позволит мне прикоснуться к ней так, как позволяла ты, даже во время соединения.