Яна и Ян - [10]

Она затормозила, как всегда, перед самым светофором и, держа руку на переключателе скоростей и не глядя на меня, обронила:

— Не нужно, и без того все ясно…

Загорелся зеленый свет, и «Москвич» рванул с места, словно взмывающая ввысь ракета.

— Одно только мне не совсем понятно, — заговорила она на следующем перекрестке, — отчего ты остановил свой выбор на Яне? Может, с ее стороны это месть? В училище я отбила у нее мальчика, но мне для этого не понадобилось даже пальцем пошевелить. Достаточно было появиться на занятиях литературного кружка, и Яна перестала для него существовать. Ребята никогда не проявляли к ней особого интереса. И что ты в ней нашел?

Объяснять ей — означало бы защищать Яну. А ей не нужен защитник. Вот и сейчас, в самом центре города, где царил шум и хаос и витал неприятный запах выхлопных газов и французских духов Моники, я вдруг сильно затосковал по Яне. Захотелось растрепать ее волосы — настоящие девичьи волосы, а не копну, покрытую лаком, заглянуть в ее удивительные «анютины глазки», опушенные длинными ресницами, и увидеть в них такое знакомое изумление…

— Тебе это ясно? — услышал я снова голос директора. — Предприятие очень заинтересовано, чтобы ты поступил в институт. Ты из династии строителей, секретарь организации Союза социалистической молодежи. Будешь получать стипендию от предприятия, а после окончания вуза вернешься к нам работать.

— В институт? В строительный? Да мне окончить техникум и то стоило немалых трудов. Моя голова, видимо, для учебы не годится. Я серьезно…

— Ты меня в этом не уверяй, я лучше знаю, на что годится твоя голова. Из нее надо только выбросить девушек. Я, конечно, понимаю, молодость и так далее, и тем не менее пора подумать о будущем.

Я едва не рассмеялся. Никогда я себе голову девушками не забивал. Яна — первая, о которой я так много думаю. Но, надо сказать, это нисколько не мешает моей учебе, а, наоборот, помогает. Допоздна гулять ей не разрешают, поэтому я стал больше заниматься да и выспался наконец по-настоящему.

— Строительное дело — трудное, товарищ директор, это вы сами знаете. Трудное даже для тех, у кого есть к этому призвание. А у меня его нет. Если бы вы знали, как я не люблю черчение!

— Попробуй скажи своему отцу, что у тебя нет призвания. Скажи, если ты такой храбрый. Ваша династия строителей известна всей стране: дедушка построил пятьдесят мостов, отец — Герой Социалистического Труда, один брат сооружает автостраду, другой проектирует Северный район, а ты хочешь изменить этой славной традиции?

Ну что можно было на это ответить? Что я уважаю нашу династию, но не хочу, чтобы традиция стала для меня бременем? Что я, вероятно, пошел в мамину родню, где все занимались слесарным ремеслом?

Мама рассказывала, как ее прадедушка, деревенский кузнец, во время войны с пруссаками сделал такую пушку, с помощью которой крестьяне вызвали панику среди солдат неприятеля. А ее отец наверняка стал бы изобретателем и конструктором, если бы имел возможность учиться. У него была небольшая мастерская, в которой он собирал различные машины и механизмы, вызывавшие восхищение окружающих. Работал он на оружейном заводе, был коммунистом и погиб во время войны в концлагере. Он, бесспорно, поддержал бы меня, если бы остался жив. А мама уступает папе во всем, такая уж она у нас, спокойная и добрая. Зато папа порывистый, энергичный и полон гордости за свою профессию. Но не буду же я рассказывать обо всем этом директору!

И я, как утопающий, ухватился за соломинку:

— Мне предстоит идти в армию.

— И ты уже заранее дрожишь, да?

— Я редко когда дрожу, особенно от страха. Правда, сам я в армию не рвусь, но рано или поздно служить все равно придется. Не будут же мне без конца давать отсрочку.

— Это мы все устроим, ты не волнуйся. Не терять же тебе два года!..

И в тот момент мне впервые пришла в голову мысль, что будут означать для меня эти два года, два года без Яны. Раньше я об этом не думал.

А директор как будто почувствовал, что я заколебался, и встал:

— У секретарши возьми направление в институт для сдачи приемных экзаменов. И еще я хотел тебе сказать о сугубо личных делах. Вы свои ночные прогулки с Моникой пока прекратите. Иначе ты не сдашь экзаменов, а она завалит чешский. У них очень строгий преподаватель.

Не мог же я ему так сразу заявить, что уже не принимаю участия в ночных прогулках Моники — она, судя по всему, говорит ему, будто встречается со мной. Тем временем директор нажал кнопку звонка, и в кабинете появилась секретарша.

Вышел я от него с направлением в институт. Что же теперь делать? Оставалось только посоветоваться с Яной. Мы не договаривались с ней о встрече, но мне страшно захотелось ее увидеть. Я представил себе, как засияют ее глаза, как она покраснеет, — она и не догадывается, как ей это идет, — и до меня наконец дошло, что я влюбился, и, видимо, посильнее, чем Иван в свою Эву.

Однако случилось все по-другому. Когда Яна вышла из магазина вместе с ученицей и я к ним приблизился, она смутилась. Никакого сияния в ее глазах я не заметил.

— У тебя какие-нибудь планы на сегодняшний вечер? — спросил я с заметным волнением: моя оскорбленная гордость взбунтовалась. Может быть, она хотела пойти куда-нибудь с братом и Орешком? Что их, собственно, связывает? Она никогда об этом не говорила, а я соперников просто не замечал. — Если да, то не буду тебе мешать, — добавил я.