Вдруг слышу позади шум. Оборачиваюсь. Смотрю, толстуха ринулась на мою жену и лупит ее зонтиком. Хлоп, хлоп! Два раза Мели получила. Ну, а Мели у меня бешеная: когда взбеленится, тоже кидается в драку. Как вцепится она толстухе в волосы — и шлеп, шлеп, шлеп, — затрещины посыпались, как сливы с дерева.
Я бы и оставил их, пусть дерутся. Женщины сами по себе, а мужчины сами по себе. Нечего лезть не в свое дело. Но плюгавый вскочил, как бес, и собирается броситься на мою жену. «Э, нет, — думаю, — нет, только не это, приятель». Я его, голубчика, встретил как следует. Кулаком. Бац! Бац! Раз в нос, другой в живот. Он руки вверх, ногу вверх и плашмя бухнулся спиной в реку, в самую-то в яму.
Я бы, конечно, вытащил его господин председатель, будь у меня время. Но, как на беду, толстуха стала брать верх и так обрабатывала Мели, что лучше не надо. Конечно, не следовало бы спешить на подмогу жене, когда тот хлебал водицу. Но мне и в голову не приходило, что он утонет. Я думал: «Ничего, пусть освежится!»
Я бросился к женщинам, стал их разнимать. Уж и отделали они меня при этом — и руками, и зубами, и ногтями! Экие дряни, черт бы их побрал!
Короче говоря, мне понадобилось минут пять, а может быть, десять, чтобы расцепить этот репейник.
Оборачиваюсь. Ничего. Вода спокойная, как в озере. А те на берегу кричат: «Вытаскивайте его, вытаскивайте!»
Легко сказать: я ни плавать, ни нырять не умею!
Наконец прибежали сторож со шлюза и два господина с баграми, но на это ушло добрых четверть часа. Нашли его на самом дне ямы, а яма-то глубиной в восемь футов, как я уже говорил; там он и оказался, плюгавый-то, в парусиновой паре.
Вот, по совести, как было дело. Честное слово, я не виновен.
Свидетели высказались в том же смысле, и обвиняемый был оправдан.
