Якорей не бросать - [3]

Многое знал Луфарь из жизни океана, но почти ничего не знал о том, что происходит за его пределами, где нещадно палит солнце и нечем дышать. Там был совсем иной, пугающий своей непостижимостью мир, и границей между родной стихией и тем непонятным, чужим миром была поверхность воды, что мерцала вечно неспокойным серебристо-голубым светом и играла легкими бликами. Рябь этих бликов проносилась по отмели то яркими, то темными пятнами, и Луфарь порою гонялся за ними. На этот раз едва Луфарь достиг глубины, как увидел акулу. Длинное, мощное, стального цвета тело ее бесшумно скользило над зелено-коричневыми водорослями. Холодно белело плоское ненасытное брюхо, и широкой щелью чернела на косо срезанном рыле страшная пасть. К брюху ее присосались две небольшие рыбы-прилипалы, питающиеся остатками добычи беспощадного владыки. Акула отбрасывала зловещую тень, и эта длинная черная тень, будто огромная тяжесть, приминала все живое на дне; водоросли, казалось, гнутся под ней. Все, кто мог, брызнули врассыпную. Мимо Луфаря в панике пронеслась стайка шустрых мелких рыбок, длинными белыми молниями проскользнули две рыбины-сабли и исчезли в зарослях морской капусты, золотыми слитками упали на дно окуни. Гребешки с коротким испуганным щелчком захлопнули створки ребристых раковин, быстро вращаясь на месте, ввинтились в песок — исчезли с поверхности, будто век их тут не бывало. Камбала, которую и так-то едва можно заметить на грунте — она всегда окрашена под цвет дна, — судорожно трепыхнулась раз-другой-третий и тоже зарылась в песок. А звезды замерли в разных позах, кто плашмя, кто стоя на ногах-лучах. С бессильной угрозой подняв клешню и вытаращив глаза, застыл краб. Даже актинии с пугливой поспешностью собрали лепестки-щупальца в комок и свернулись в серые невзрачные кочки. Ни дать ни взять — круглые камни лежат. Все живое насторожилось, оцепенело. Луфарь кинулся в узкую расщелину между камнями, забыв, что там можно натолкнуться на осьминога или электрического ската, очень любящих такие укромные местечки; осьминоги даже сооружают себе дом из камней и, забравшись в него, терпеливо ждут добычу. Едва Луфарь шмыгнул в темноту расщелины, как из-за каменного карниза скалы стремительно выбросились два грязно-голубых бородавчатых жгута и обвили ничего не подозревающую и медленно скользящую мимо акулу. И взбурлила вода!

Акула, застигнутая врасплох, рванулась в сторону, но мощные щупальца уже намертво присосались к ней и только сильно натянулись. Акула пружинисто изогнулась и единым махом отхватила бритвенно-острыми зубами ближнее щупальце — оно задергалось коротким обрубком, и вода окрасилась темно-голубой кровью. Но вместо откушенного из темноты расщелины выплеснулся другой упругий жгут и туго охлестнул тело акулы. Хищница напряглась в могучем усилии, нанося страшные удары хвостом, но удары не достигали врага, укрытого в каменном гроте, лишь взбаламучивали воду. Резко изогнувшись, акула сумела отхватить еще одно щупальце, и оно, извиваясь бледно-голубой змеей, бессильно падало на дно. На смену обрезанному щупальцу из расщелины выбросились сразу два и намертво оплели акулу, мимоходом раздавив одну из рыб-прилипал. Осьминог, держась за обломок скалы, медленно подтягивал добычу к себе. Бурлила окрашенная голубой кровью вода, как под ураганными порывами ветра пригибались водоросли, поднимался со дна рыжий ил. Шум битвы заполнял все вокруг. Луфарь с ужасом наблюдал за поединком самых страшных существ в океане. И даже в узкой расщелине, где мог поместиться лишь он один, не чувствовал себя в безопасности.

Луфарь помнил, как однажды он на мгновенье почувствовал на своем теле губительную силу щупальца и, охваченный паническим ужасом, еле вырвался на волю и долго еще носил на боках следы страшных присосок. На его счастье, тот осьминог успел лишь коснуться его концом щупальца, да и был не таким большим, как этот. Этот был гигант. Смертельная схватка продолжалась. Акула была еще опасно сильна и сумела отсечь третье щупальце. Осьминог ввел последний резерв — еще три щупальца. Но как только он перестал держаться за выступ скалы, акула могучим рывком выдернула его из грота. Голова осьминога раздулась, и на ней резко выделялись выпуклые черные глаза под толстыми надбровными дугами, что бугрились двумя безобразными наростами. Устрашая акулу, он выпустил вдруг темное облако «чернил», и на какое-то время оба скрылись в непроглядной мути. Акула содрогалась в губительных тисках осьминога, пытаясь вырваться из плена, и, нанося удары хвостом куда попало, выхлестнула врагу глаз. Осьминог то наливался краснотою, пугая акулу, то в ярости белел, то вновь становился голубым. Огромные щупальца его то вспухали— это он нагнетал в них кровь, чтобы еще безжалостнее душить врага, и тогда кровь толчками выходила из обрубков; то щупальца мягко опадали — и бородавки на них выделялись безжизненной бледностью. Почувствовав эту слабость, акула в отчаянном усилии изогнулась и отсекла осьминогу еще одно щупальце, обрубок, теряя силу, упал на дно, но осьминог из последних сил неотвратимо сдавливал врага. И акула разевала страшную пасть уже не для того, чтобы отрезать еще одно щупальце, а задыхаясь и безгласно крича.