Якобинец - [5]

25 июня 1792 года…

Возбужденная толпа санкюлотов окружила карету, в которой направлялась в гости в имение маркиза де Белланже 22-летняя племянница графа де Бресси, рядом с ней сидела её подруга, кузина маркиза Жюстина де Габрийяк.

В помещение клуба рысью вбежал Дюбуа:

– Ты ждешь их на собрание, а они сейчас порвут в клочки и племянницу де Бресси и ее подружку! Что случилось? Их кучер ударил кнутом одного из нас.. Андрэ Лувэ, рабочего с мануфактуры.. который третьего дня стал членом клуба, ударил, заставляя убраться с дороги, других их карета обрызгала грязью, господа не любят тормозить…Жак Арман взбеленился сам и своей дикой страстью заразил других…всех прорвало.. и то верно, людям надоело терпеть скотское обращение! Но ведь аристократы опять станут трещать, что зверская чернь «беспричинно».. как всегда.. напала на них..добрых, безвинных и благородных!

– Черт побери!, – Норбер слегка побледнел, – что за африканский темперамент у Армана! Я иду, Филипп, тут главное не опоздать.. Что за люди! Разве девушки приказали кучеру ударить Лувэ? Уверен, что это не так.. Ловите Белланже или любого другого аристократа, тут я и слова не скажу, с места не сдвинусь!

– Африканский темперамент?, – Филипп рассмеялся, – а знаешь, что ты в глазах наших местных «умеренных» не менее фанатик Революции, чем Арман? Только по мне ты куда более интересный и редкий сплав души идеалиста, притаившейся за безупречной логикой и маской холодного бесстрастия. Большинство считают тебя личностью жестокой и неспособной на чувство в принципе! Знаешь об этом?

– И весь психологический этюд посвящен мне? Не пойму только, ты мне льстишь или пытаешься задеть за живое?», – губы Норбера дернулись в жёсткой усмешке, – но торопись же.. каждая минута дорога!

Девушек бледных от ужаса уже заставили выйти из кареты и окружили санкюлоты, ругаясь и угрожая, когда среди шумной толпы появились три лидера местного клуба.

Норберу противостоял возбужденный Жак, сын вдовы Арман, возглавивший кричащих, крайне раздраженных людей.

– Успокойся и отправляйся в клуб, есть серьезные новости из Парижа, остальных это тоже касается, граждане, настоятельно призываю вас к порядку! Что с вами, мы же не звери и не разбойники, граждане!», – четкая речь Куаньяра сопровождалась слабыми, но выразительными жестами, – Лувэ, брат, уверен, ты еще получишь компенсацию за моральный ущерб и очень скоро! Жак, не провоцируй наших врагов именно сейчас! Они всё еще представляют реальную власть и намерены закрыть клуб, после чего без сомнения начнутся аресты! Жак, остынь, я не допущу погромов или снимаю с себя полномочия председателя! Кто с этим согласен? Никто? Отлично! Что ты собирался с ними сделать? Убить?!

В глазах Армана плескалась ненависть, он бешено закричал:

– Хоть бы и убить! Сколько можно молиться на них?! Ты слышал, что произошло в Париже три дня назад? И это только начало!

– Знаю, у тебя не меньше причин лично ненавидеть всех их, чем у меня..и я не встану у тебя на пути, если это касается Белланже и прочих. Но забудь об этом, не смей касаться семьи де Бресси ни в каких обстоятельствах, никогда, на то есть причины, кто угодно, только не они, Жак, иначе я сам тебя убью! Если ты еще раз некстати взбеленишься, я решу, что ты провокатор!

Некоторое время они бешено мерили друг друга глазами, напрягшись и сжав кулаки, но всё же, хмурый и слегка растерянный Арман уступил, невольно подчинившись влиянию товарища детства. Норбер со своей холодной рассудочностью всегда брал над ним верх, при этом не выругавшись в три этажа и не заорав ни разу.

Норбер был несравнимо более образован, чем Жак, но именно в нём это качество не бесило Армана, а заставляло уважать и прислушиваться, он был своим, человеком из народа, соседом и товарищем детских игр.

Удивительное дело, отвлечь остальных людей удалось сравнительно легко. Из Парижа Норбер привез подробности о событиях 20 июня.. Но рассказывать об этом в тот день пришлось Жюсому и Дюбуа..

Лихо сдвинув на бок красный шерстяной колпак с кокардой, он обернулся к девушкам белым от ужаса как мел:

– Вы можете вернуться в карету, – Куаньяр сам открыл дверцу, – но я тоже поеду с вами.. сами понимаете, требование вашей безопасности..Fiez-vous a moi» (фр. «доверьтесь мне»)

Это было преувеличением, люди потеряли всю агрессивность и переключились на парижские новости.

Но это был шанс, редкий шанс, хоть немного приблизиться к мадемуазель де Масийяк. Все трое большую часть пути молчали, несколько раз Норбер пытался осторожно заговаривать с девушками, но молодые аристократки пережили настоящий ужас от угрозы убийства, и теперь чувствовали сильнейшую скованность от самого факта близкого присутствия санкюлота, они молчали и бросали на него быстрые взгляды из-под полуопущенных ресниц. Он ясно видел сильное недоверие и страх в глазах племянницы де Бресси. Что ж, хорошо хоть ненависти не было в этих взглядах!

Жюли де Габрийяк сидела бледная, покусывая губы и сверкая зеленоватыми глазами, в которых сквозь страх и напряжение на секунды проглядывали злость и отвращение.

– Не бойтесь их, мадемуазель. Они задавлены нуждой, вечно унижены и голодны, грубы и безграмотны, но они тоже люди…