Якобинец - [4]

– Не пойму, мэтр, о каких насилиях вы говорите, о каком возбуждении народных страстей? От людей, чьи убеждения схожи с вашими, я это слышу не впервые

– Как?! Разве в Париже люди не бунтовали, не захватили Арсенал, не брали штурмом Бастилию и не убили её коменданта? Разве все эти агитаторы, Марат, Демулен, Лустало и прочие, не преднамеренно мешают народу успокоиться? Что ты можешь мне ответить на это, дружок?!

Услышав эти немыслимо наивные доводы, Норбер добродушно усмехнулся:

– Месье Дюбуа, не обижайтесь, но сейчас вы повторяете излюбленные байки аристократов! Вы что же, действительно не знаете, хотя бы со слов Филиппа, участника событий, что столицу накануне 14 июля окружили верные королю полки, Парижу угрожала военная экзекуция, разгон Национального Собрания?

Именно поэтому люди захватили Арсенал, а комендант Бастилии первым отдал приказ стрелять в народ. Мэтр, наш народ, увы, невежествен, отличается доверчивостью и легковерием, таким был бы и я, и мой брат, если бы не ваша доброта и забота, я всегда помню об этом.

А те, кого вы с таким пренебрежением назвали «агитаторы», о, эти люди дороже для нас сейчас, чем всё золото Перу, не дают нам «заснуть» и стать легкой жертвой партии Двора, бесстрашно разоблачают интриги аристократии. Но для чего я все это говорю, к чему мы спорим, все равно каждый из нас останется при своем мнении, впрочем, как всегда, – Куаньяр беззаботно пожал плечами.

– Кстати, недавно узнал, что ты, Жюсом и Арман зачастили к одному из наших соседей, старому солдату Брике… К чему тебе, будущему нотариусу, человеку мирной профессии, умение владеть саблей и метко стрелять? Что вы затеяли, ребята? Меня это очень беспокоит…

– Считаю, что любому мужчине, даже человеку мирной профессии необходимо иметь эти навыки. Это, во-первых. А во-вторых… кто знает, что всех нас ждет. Дворян с детства учат владеть шпагой, так и мы не должны быть беззащитны, как овцы.

Дюбуа слушал молодого человека недоверчиво и наконец, махнул рукой:

– Ты такой же упрямец, как мой сын и этот… третий ваш товарищ, этот бешеный Жако…сын покойной вдовы Арман, с ним вовсе говорить невозможно, по-моему, этот и сам кого угодно повесит на фонаре своими руками!, – при новой мысли губы нотариуса расползлись в усмешке, – знаешь ли, кого совершенно невозможно переспорить? Иезуитов и революционеров! А ты, парень, как раз из числа этих последних. Впрочем, как и мой Филипп – и, взглянув на часы, – ну-ну, дружок, довольно споров, время обеда! Выходи же, мы закрывается!

Норбер проводил долгим, задумчивым взглядом карету с гербом графа де Бресси, видимо, не сумев вовремя подавить выражение мечтательной грусти. Чем же можно привлечь внимание мадемуазель, заинтересовать девушку, не задев ее аристократической гордости, не вызвав пренебрежения, как отыскать такие слова, которые сумеют хоть немного тронуть сердце Луизы де Масийяк?

Это не укрылось от внимательных глаз Этьена Дюбуа. Он бросил как-бы невзначай:

– Вчера Филипп снова застал тебя шляющимся около решёток сада господина де Бресси…

Смуглое лицо юноши вдруг покрылось красными пятнами:

– Я не шлялся, как вы изволили выразиться, я ждал Жюсома. Мы договорились встретиться именно там…

– Да, конечно…, – Дюбуа насмешливо кивнул, – но бойся примелькаться графу на своем «посту», он хоть и добрый человек, а все же до мозга костей дворянин…

Норбер нахмурился:

– Я не сделал ровно ничего дурного, мэтр, только стоял у решетки сада» и про себя с грустью: она всё равно не замечает меня.

Нотариус вздохнул:

– У господина графа может оказаться другое мнение, если он решит, что ты наблюдаешь за его благородной племянницей. Мне известен печальный прецедент времен моей молодости, когда отец девушки приказал своим слугам избить палками дерзкого простолюдина, осмелившегося поднять глаза на его дочь, слуги переусердствовали и несчастный юноша умер…И хотя де Бресси совсем не зверь, кто знает, как отреагирует его аристократическая гордость…

Чёрные глаза Норбера потускнели и потухли, но лишь на секунды, но когда его взгляд обратился к Дюбуа, мэтр снова увидел в нём огонёк дерзкой непокорности и понял, что предупреждение было напрасным.

Дюбуа решил изменить тему, обратившись к достопримечательностям древнего маленького Санлиса:

– Нам тоже есть чем гордиться, дружок! Ты же знаешь, наш город был первой столицей французских королей еще до Парижа!

Зря он это сказал. Темные глаза юноши задумчиво сузились, с губ коротко сорвалось:

– Да. А Париж станет столицей последнего короля Франции!

Старый Дюбуа побледнел и в ужасе взглянул на него.

А в марте 1792 года Франсуа Жозеф Куаньяр, председатель якобинцев Санлиса был жестоко убит роялистами в своем собственном доме вместе с 8-летним сыном и беременной женой. С их смертью Норбер остался совершенно один.

Юноша замкнулся в себе окончательно, только друзья детства Пьер и Филипп и отчасти сын вдовы Арман нарушали его суровое одиночество, и с головой ушел в политическую жизнь. Танцы, флирт с девушками, все свойственные возрасту увлечения подчёркнуто не интересовали его.

Так как его влияние в клубе и раньше почти не уступало влиянию старшего брата, вскоре он принимает должность председателя.