Якоб решает любить - [82]

— Ты не боишься смерти? — спросил батюшка.

— Смерти боюсь, а мертвых — нет.

— Это очень хорошо, потому что страх может только помешать.

Я понял, что прошел какую-то проверку или испытание, однако не знал, для чего. Что делал отец Памфилий со всеми этими костями и почему все время выкрикивал через реку числа, как будто речь шла о яблоках, купленных на рынке? Но особенно меня мучил вопрос, откуда все это взялось. Это не могли быть останки местных жителей, ведь при такой смертности деревня давно опустела бы. Батюшка каждый день таскал кости, словно воду из какого-то тайного, бездонного колодца.

Когда мы поднялись из подвала, он снова налил нам цуйки. Еще одно воспоминание той поры — мы постоянно были под мухой. Все время находился повод опрокинуть рюмку цуйки или стакан вина: дождь или окончание дождя, канун очередного церковного праздника или сам праздничный день; благодарность Господу за обилие, что Он даровал нам, или необходимость довольствоваться малым.

Вино мы пили после каждого крещения или венчания, а цуйку — после каждого покойника, по которому батюшка служил панихиду. Ибо, по его словам, цуйка хранит нас от смерти, а вино — помогает жить. Так что я никогда не бывал абсолютно трезв и, возможно, только поэтому счел предложение отца Памфилия разумным и логичным.

— Уже сорок лет я раскапываю здесь кости, и конца этому не видно, — сказал он. — Гора ими битком набита. Крестьяне суеверны и потому не ходят туда. Доходят, в лучшем случае, до моего дома, но дальше не решаются. Каждый день появляются новые кости, иногда в том же месте, где я копал накануне. Бывает, они торчат прямо из земли, нужно только вытащить. Как будто гора порождает эти кости. Ну, ты сам увидишь.

— Я? — удивился я.

— Мне нужен помощник вроде тебя. Ты пока еще не так силен, я знаю, но и я был такой же, когда меня совсем молодым послали служить сюда. Работы было немного. Что тогда, что сейчас. Кто-то умирает, кто-то женится, а между всем этим остается уйма времени, чтобы сойти с ума от скуки. Поэтому я стал гулять по окрестностям, пока однажды после грозы не споткнулся о бедренную кость. Вот тогда я и начал копать и до сих пор не прекращаю.

— Что вы делаете с этими костями? — спросил я.

— То, что велит мне долг. Мою их, собираю в скелеты и хороню по нашему христианскому обычаю.

— Почему же тогда они копятся у вас в подвале?

— Иначе никак, пока река не позволит перевезти их на другую сторону, там у нас церковь и кладбище. Гиги делает для каждого отдельный гроб, так положено. Работы хватает, тут ему грех жаловаться. Он не поспевает за тем, как я копаю. Когда появится возможность все перевезти, подвал опять освободится.

— Так вот что вы кричите через реку? Сколько гробов ему делать?

— Да, так и есть. Смотря сколько скелетов я успел собрать за день.

Отец Памфилий разулся, снял штаны и рубашку, повесил их на спинку стула и встал перед иконой. Он поклонился и несколько раз привычно перекрестился, как и положено человеку, который всю жизнь только и делал, что заново хоронил мертвых, пил цуйку да осенял себя крестным знамением перед Святой Богородицей, Господом Богом и перед каждым святым в отдельности.

Я удалился в свою комнату, тоже разделся и лег в кровать. Батюшка погасил лампу.

— А почему Гиги этим занимается? — спросил я в темноте.

— Гиги? Он цыган, из окрестностей Трибсветтера. Раньше он был важным бульбашой, но жена его обесчестила. Больше он никогда ничего не рассказывал. Если попытаешься выспросить, рискуешь расстаться с жизнью. Он говорит, что помогает мне, чтобы искупить грех. Но что за грех, этого даже я не знаю.

Я был так ошеломлен тем, что нашел мужа Рамины, чей призрак сопровождал меня все детство в ее рассказах и которого она проклинала при каждом упоминании, что даже прослушал следующий вопрос батюшки. Я пришел в себя, когда он уже стоял босиком в дверном проеме.

— Да что с тобой? Тебе плохо? — спросил он.

— Нет.

— Так что ты скажешь?

— О чем?

— Хочешь ли ты стать моим помощником? Когда я принес тебя в дом, ни живого ни мертвого, я знал, что Господь послал тебя мне в помощь. Думаю, поэтому он и не дал тебе умереть.

— А если я скажу «нет»?

Казалось, он смутился, словно не предполагал, что я могу отказаться. Он долго размышлял, прежде чем ответил:

— Тогда тебе придется уйти. Мне здесь тунеядцы не нужны. А другой работы у меня для тебя нет.

Так я на несколько лет стал носильщиком костей, помощником отца Памфилия в искусстве отнимать у земли человеческие останки, пролежавшие там, может, сотню, а может, и тысячу лет. Мыть их и готовить к переправе через реку. Да еще каким усердным помощником.

* * *

До самого июня река оставалась непреодолимой преградой. Когда на том берегу кто-нибудь умирал, его укладывали в гроб и отправляли в дорогу к нам. Мы перетягивали гроб на веревках — нелегкая работа, когда против тебя неукротимая сила потока. Иногда покойник тянул нас вниз по течению, мы спотыкались о камни, лезли через кусты, и лишь с большим трудом удавалось вытащить гроб на берег.

Отец Памфилий совершал панихиду прямо у реки, клал в гроб образок Святой Богородицы, а на лоб покойнику — бумажную ленту с надписью «Святый Боже, помилуй». Он накрывал покойника покровом, читал псалмы и помахивал кадилом с ладаном со всех четырех сторон гроба, потом мы переправляли его обратно к родственникам, и они несли его на кладбище.