Яик уходит в море - [7]
Василист глядел в даль. Ранняя осень шла над полями — спокойная, счастливая и ясная. Куда ни взглянешь — земля открывается голубыми и синеватыми просторами.
На перекрестке большой дороги и степного проселка Василист наткнулся на башенку из арбузов и дынь. Это бахчевники сложили их здесь для проезжих. Старинный обычай, привычный для казаков, как крестное знамение. Нынешний год ведь был урожайным. И соколинцы начали уже забывать прошлый, семьдесят второй, голодный год. Миновал и ладно. Чего бередить старую рану?
Казак поднял на ладонях самый большой арбуз, холодноватый, блестящий и пестрый. С размаху ударил им о травянистую землю. Арбуз засмеялся в лицо казаку свеже-малиновыми, как его околыш, крупичатыми половинками. Улыбчато запестрели светло-каштановые семена, так похожие на славных букашек «Вася, Вася, улети!»… Как сладко и сочно живется на этой щедрой земле!
Василист по-хозяйски раскинулся на ковыльном пригорке. Вытянул ноги и улыбнулся шагреневым своим сапогам, сшитым красиво и с просторцем. Жадно принялся за арбуз. Липкий, сахарный сок клейко поблескивал на его остром подбородке.
Сгущался вечер, оседая на землю сизыми сумерками. Вверху, под небом, было еще светло. Пылал вдали багровым пожарищем осенний закат над степями. Его огни всегда похожи на сказку. Какая большая тишина! Только ребячьи выкрики мягко доносятся из поселка. Похоже, что светлые камешки падают откуда-то сверху в воду.
«Матри, и у меня родится казачонок, заразой его не убьет!» — с усмешкой, как-то стороной подумал Василист и, скаля зубы, хохоча неслышно, помотал головой. Почувствовал бодрый озноб в груди. Опять встряхнул чуть волнистыми волосами и вдруг замер. С восхищеньем, потрясенный, увидел, как огромный черный беркут, срезав крыльями небо, рассекая мир, как краюху хлеба, пополам, с чудовищной высоты опускался за синими лесами на Бухарской стороне.
— Вот этта — да! Эка ахнул, стервец! Хай, хай! — завистливо цокнул языком Василист.
Глазам казака было просторно. Степи и в сумерках расстилались широко. Они бежали сейчас, как и всегда, на запад, на север, на юг и на восток. И все они — уральские, свои… И подумать не мог Василист, чтобы все это было для него не навсегда — вот так, как есть, покойное, простое, близкое: эти вот ласковые ковыли, горько-пахучие полыни, пыльные дороги, гусиная трава вокруг них, сизые дымки над избами, поваленные плетни, ржанье коней, широкие огни на закате. Это же все его, и это так же прочно, как вечность, как тяжелая, железная пешня, не знающая износа в хозяйстве, пережившая его прадедов…
Из-за трав вылезла луна — казачье солнце, помощник в походах, при грабежах и казакованьи, на рыболовстве. Как она глупо-счастливо таращилась над рекою, над полями своим оранжевым, лупоглазым лицом. Острым, сабельным серебром блеснул Урал на завороте. Через неделю — осенняя плавня. Тысячи легкобортных будар полетят на веслах к Гурьеву, останавливаясь на местах спячки рыб, по-местному — ятовях. Весь поселок стронется с места и побежит к морю.
Василист оглянулся. В поселке еще не ложились спать. Дымились трубы изб. В окнах тускло поблескивали не то цветы кувшинки на черном озере, не то слабые огоньки ламп. Показалось казаку или в самом деле запахло сдобными шаньгами, навозом, кизяком. Со степей пробился тонкий аромат полыни и ковыля… Ага, вот зажглась первая голубая звезда на западе. Как легко дышится здесь! Так вот взял бы на руки самое землю и закачал бы ее, словно душеньку Хорошо жить человеку на земле! Вскакивать по утрам под зычные окрики бравой и ласковой матери, уписывать за обе щеки ее стряпню — блины с каймаком, пироги с ежевикой или вороняжкой, потом бежать на Яик и там по пескам ловить судаков, сазанов. С гиканьем скакать на коне по степи и затем, беспечно раскинув руки, лежать на зеленой бахче — в зное, в шири, в солнце. Мерзнуть, загораясь огнем от крещенских морозов, индеветь, будто мохнатое дерево, вытаскивать багром из-подо льда грузных осетров и белуг, укладывая их поленницей на снегу. Пить тут же на крови водку — прямо с рукавицы, сделав пальцем на ее коже углубление, петь песни и отплясывать целую ночь казачка или бышеньку. А вечером? Василист вспыхнул. Ему так ясно представились близко, вот тут, рядом, розоватые ноги Лизаньки, теплые, девичьи ее колени… Кровь толчками поднималась в нем. Казак замурлыкал с чувством:
Передохнул, чтобы запеть во весь голос. И вдруг услышал впереди шорох. В голубом полумраке показалась из оврага человеческая фигура. Маленькая, в странном одеянии. На фоне заката она казалась черной и плоской. На голове большой, темный блин, на теле сплошной балахон — не то старинный казачий халат, не то поповская ряса. Лица не видать.
— Кто эта? — робея, спросил Василист.
— Бля-ля! Большой поп! Поп Степан. По странству во Христе. Казаков сушить, воблу вялить. Одно! Ля-ля!
«Ля-ля!» он выкрикивал высоким и странным голосом. Дурачок, юродивый. Вечный бродяга. Василист слышал о нем не раз, но еще не видал его. Про него рассказывали, что он всегда идет к морю, на юг, и будто бы никто никогда не встречал его на обратном пути. Казак опасливо поглядывал на попика. А тот визжал:
В своих автобиографических очерках «Годы, тропы, ружье» В. Правдухин знакомит читателя с природой самых разных уголков и окраин России. Оренбургские степи, Урал, Кавказ, Сибирь, Алтай, Казахстан — где только не приходилось бывать писателю с ружьем и записной книжкой в руках!В книге немало метких, правдивых зарисовок из жизни и быта населения бывших российских окраин, картин того, как с приходом советской власти в них утверждается новая жизнь. Правда, сведения эти любопытны сейчас скорее для сравнения: не теми стали уже Урал и Сибирь, Алтай и Казахстан.
Все слабее власть на русском севере, все тревожнее вести из Киева. Не окончится война между родными братьями, пока не найдется тот, кто сможет удержать великий престол и возвратить веру в справедливость. Люди знают: это под силу князю-чародею Всеславу, пусть даже его давняя ссора с Ярославичами сделала северный удел изгоем земли русской. Вера в Бога укажет правильный путь, хорошие люди всегда помогут, а добро и честность станут единственной опорой и поддержкой, когда надежды больше не будет. Но что делать, если на пути к добру и свету жертвы неизбежны? И что такое власть: сила или мудрость?
Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.
Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.
В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород". Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере. Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.
Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».
Пятьсот лет назад тверской купец Афанасий Никитин — первым русским путешественником — попал за три моря, в далекую Индию. Около четырех лет пробыл он там и о том, что видел и узнал, оставил записки. По ним и написана эта повесть.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В однотомник избранных произведений Ивана Ермакова (1924—1974) вошло около двух десятков сказов, написанных в разные периоды творчества писателя-тюменца. Наряду с известными сказами о солдатской службе и героизме наших воинов, о тружениках сибирской деревни в книгу включен очерк-сказ «И был на селе праздник», публикующийся впервые. Названием однотомника стали слова одного из сказов, где автор говорит о своем стремлении учиться у людей труда.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В годы войны К. Лагунов был секретарем райкома комсомола на Тюменщине. Воспоминания о суровой военной поре легли в основу романа «Так было», в котором писатель сумел правдиво показать жизнь зауральской деревни тех лет, героическую, полную самопожертвования борьбу людей тыла за хлеб.