Яды: полная история: от мышьяка до «Новичка» - [139]

Страшно? Мне кажется, что – да. Но другой большой Истории у меня для вас нет. Тем более – средневековой истории ядов косметики и косметики ядов. Любопытно, что хроника отравлений пополнялась преступлениями, одновременно, на параллелях совершенными и на Западе, и в России, куда многие средства для макияжа доставлялись в основном из «продвинутой» – по сравнению с Московией – Европы. Так же, впрочем, как и яды. Как-никак, а ведь именно Москву – после Древнего Рима и Византии – Иван Грозный называл «Третьим Римом».

Глава 54. Иван Грозный и гибельные чары «лютого волхва»

Безусловным лидером континента в производстве и распространении ядов в Средневековье была Италия. В Московию, однако, ядовитое поветрие пришло из другой части Европы.

… – Кто такой? Как звать? – Царь Иван грозно взглянул на худощавого, нестарого иностранца с ранними залысинами и редкой бородкой.

– Элизеус Бомелиус, великий государь, – опередил всех Савин, царский посол в Англии, привезший заморского эскулапа в Московию. – Елисеем зовут.

– Елисейка, значит, – на тонких губах Ивана Грозного наметилось нечто вроде улыбки. – Немчин?

– Немчин, но доктор он аглицкий, – поспешил с ответом Андрей Григорьевич Савин, дипломат настолько же опытный, как и царедворец. – Пользовал самых знатных и именитых господ в Лондоне.

– Нишкни, Андрейка! – насупил брови царь. – Пусть немчин сам говорит.

Чужеземец поклонился с церемонной учтивостью, чуть ли не до кремлевских плит, и уверенно заговорил, путая русские слова с английскими и немецкими. Он вещал скороговоркой, что некогда лечил даже саму королеву Елизавету Английскую и что почтет великой честью быть теперь лейб-медиком властителя Руси.

При упоминании Елизаветы Иван Грозный, не все уразумевший из сказанного, самодовольно осклабился:

– Так! Королева аглицкая зовет меня в своих грамотах «дорогим братом, императором и великим князем», а сама подписывает: «Любезная сестра»… Какие хвори умеешь лечить, Елисейка? Пошто прибыл?

Лондонский «дохтур» отступил, шаркая, на два шага и сделал широкий знак рукой. Тут же из темного предела освещенной свечами палаты появились двое слуг, которые несли за кованые ручки весомый дорожный сундук. Иностранец показал, куда его поставить – прямо перед царским престолом. Полез за пазуху, словно не замечая, как напряглись Малюта Скуратов и его ближние опричники, стоявшие у трона. Достал толстый ключ, но открыть ларь не успел.

Начальник опричников Малюта встал стеной на пути: ударил стальным кулаком по замку и снес его вместе с ушками.

Немчин не испугался, даже не вздрогнул – только словно остекленел, затаив дыхание. Выдохнул полной грудью, натужно выгнав воздух из легких, и бережно приподнял скрепленную медными пластинами крышку сундука. И запрокинул ее, выдержав заметную паузу. Перед взорами присутствующих предстали тесные ряды разноцветных, разнокалиберных склянок, заигравших цветными боками и гранями при свечах.

– Что сие значит? – не сдержал любопытства царь Иван.

– Poisons. Only poisons… – Высоким голосом ответил, сглотнув слюну, лондонский лекарь.

– Это яды. Только яды, великий государь, – услужливо перевел с английского Савин.

И ощутил, как по желобку на его спине предательски побежал под стеганым кафтаном холодный пот. Дипломату и политику, прошедшему, казалось бы, сквозь огонь, воду и медные трубы, стало страшно. Он запоздало почувствовал и опасность, которой подвергал всех в зале Малюта, если бы от его молодецкого удара разбилась хоть одна из склянок, и жуткий смысл этих слов, означающих предшествие новых испытаний для русской земли…

Сундук, привезенный Бомелиусом, новым «медикусом» царя, в посольском обозе из Европы в Москву, стал тем самым ящиком Пандоры, из которого разлетелись по Руси самые отъявленные яды. Если подсчитать количество жертв Ивана Грозного, уничтоженных отравлением, можно без угрызений совести прийти к выводу, что этот человек – по нормам сегодняшней цивилизованной жизни – с лихвой был бы достоин пожизненного заключения. Или – тройного, четвертного, как практикуют в Соединенных Штатах. Впрочем, современные медики и другие всевозможные эксперты, изучавшие русскую историю середины XVI столетия, утверждают, будто Иван IV был хроническим параноиком, чья болезнь заметно обострилась к тридцати годам. Это означает, что еще примерно четверть века страна жила в атмосфере разнузданной, ядовитой паранойи великого князя Московского, провозгласившего себя первым царем «всея Руси».

Заметки на полях

Ставший прообразом легендарной Синей Бороды французский средневековый маньяк барон Жиль де Рэ, который по очереди уничтожал своих жен, выглядит нежным мальчиком из церковного хора рядом с Иваном, не зря прозванным Грозным. Он не отправлял своих супруг на эшафот, как, скажем, его коллега английский король Генрих VIII. Нет, он их просто уничтожал ядом.

Первый раз Иван, еще великий князь Московский, женился, когда ему было шестнадцать, невеста – Анастасия Романовна Захарьина – была на три года моложе жениха. Долго она не прожила: не достигнув тридцати лет, была отравлена. Кем? Самим царем, который с годами начал считать свой брак династически невыгодным? Или царским окружением? Хотя сам факт отравления не вызывает ни малейших сомнений. Это можно понять из записок, оставленных немцем-опричником Генрихом Штаденом, который был при Московском дворе до 1576 года.