Ядовитое жало - [46]

— Наверх? — спросил Серовол.

— Нет, в подвал. Завели в голую, вонючую камеру.

Там зажгли газовый фонарь, Ганс закрыл железную дверь и начал меня допрашивать. Между прочим, комната эта к допросам приспособлена ― свет бьет мне в лицо, а лица Ганса не видно. Сперва взялся круто. «Ты, говорит, партизанам продался. Почему столько времени о себе знать не давал? Откуда узнал, что я в Княжполе нахожусь?» И еще в таком духе, как вы, товарищ капитан, предсказывали. Ответил я ему на все, сказал, что меня в адъютанты к Бородачу берут. Ганс вроде тише стал, но вдруг заявляет: «Хорошо, проверим, кто ты такой. Для начала помоги нам схватить тех партизан, что с тобой пришли. Где они тебя ожидают?» Он думал, что я испугаюсь, начну крутить, а я, как вы мне советовали, спокойно, без колебаний даю согласие. Мол, это дело проще пареной репы. И рассказываю, где меня хлопцы ожидают и как я с ними должен встретиться. А также прошу, чтобы он на эту операцию людей послал покрепче и половчее. Вроде обо всем мы с ним договорились, но тут он спрашивает: «А как ты в отряд один явишься?» ― «Какой отряд? ―удивляюсь я. ― Нет, что вы, мне в этот отряд ходу уже не будет, меня сразу на подозрение возьмут. Посылайте куда‑нибудь в другое место». Тогда он задумался и говорит: «Подожди!» Забрал фонарь, закрыл меня в этой камере. Наверно, минут десять–пятнадцать его не было. Приходит и заявляет: «Твоих товарищей трогать не будем. Пойдешь в свой отряд и будешь выполнять все, что скажет тебе другой наш агент. И запомни, теперь у тебя новая кличка ― «Иголка».

— Почему потребовалось менять кличку, не сказал? — спросил Серовол.

— Нет, а я не спрашивал, старался поменьше вопросов задавать. Даже о том, как я найду второго агента, чьи приказы должен выполнять, не стал интересоваться. Ганс мне сам об этом сказал. Говорит: «Ты не ищи, тебя будут искать и найдут».

— Интересно. Как же?

— Ганс приказал мне, как я появлюсь в отряде, ходить, надев кепку козырьком назад…

Юра разочарованно фыркнул в отряде частенько можно было встретить какого‑нибудь бойца, надевшего головной убор задом наперед. Некоторые даже считали это признаком особого партизанского шика.

— Значит, кепку козырьком назад, за правое ухо — сигарету, карандаш или что‑нибудь другое — ветку, цветок, — продолжал Валерий, — а в левой руке обязательно белый платочек, обернутый вокруг указательного пальца. Вот в таком виде я должен показываться перед другими. Я ему говорю, — левая рука у меня раненая, может быть, платочек можно держать в правой? Он рассердился, начал меня ругать. Говорит, что я прикидываюсь ослом. В общем, держать платочек нужно в левой руке и обязательно обернутым вокруг указательного пальца. На прощание вытащил из кармана фляжку, налил в чашечку самогонки, заставил выпить, —я отказался, говорил, что хлопцы услышат запах, — выпил сам, за мое здоровье, и отпустил с богом.

— А оружие? — не утерпел Юра.

— Не спеши, Художник, я еще не досказал, — с досадой бросил в сторону Коломийца Москалев. — Тут, товарищ капитан, произошло очень интересное. Когда мы поднялись из подвала на первый этаж, Ганс крикнул: «Филинчук, отдай ему оружие!» Вы слышите? Филинчук… Такая же фамилия, как у того полицая, что в лесу на меня чуть ногой не наступил. Конечно, я не утверждаю, что это тот самый человек.

— Лица его не рассмотрел? — спросил Серовол.

— Нет, все на меня светили.

— А он тебя мог узнать?

Москалев ответил не сразу, подумал хорошенько.

— Вряд ли. Он меня видел то в лесу две–три секунды. И лицо у меня было тогда поцарапанным, все в крови. А может, и не тот. Однофамилец.

Серовол заходил по комнате своей «пульсирующей» походкой: то задерживая шаг, то ускоряя. Он обдумывал все, что рассказал Москалев.

Видимо, сложившаяся обстановка его устраивала, и он заявил почти весело:

— Ну что ж, Москалев, надевай кепку задом наперед и приступай к своим обязанностям. Потолкайся среди хлопцев. Платочек есть? Вот и отправляйся на свидание с коллегой. В случае объявит он себя, ты сразу не беги сюда, но и не скрывай, что часто бываешь в этой хате ― ты почтарь, тебе дают секретные задания, тебя хотят сделать адъютантом Бородача. Давай!

Москалев ушел.

Юра, подчиняясь какому‑то тягостному предчувствию, подошел к окну и проводил взглядом удаляющегося Валерия. Тот шел сутулясь, усталой походкой, как будто нес тяжесть тех испытаний, какие судьба с такой щедростью свалила на его плечи. И Юра почему‑то подумал, что видит Москалева в последний раз.

Капитан Серовол был занят своими мыслями.

— Юра, тебе два поручения, —сказал он, словно очнувшись. — Первое — голуби. Проверь, расспроси, только без шума. Второе — прикажи «близнецам» явиться ко мне. Одному сразу же после обеда, другому на час–полтора позднее. И сам приходи к этому времени.

Коломийца нельзя было упрекнуть в отсутствии служебного рвения, тем более, что дело шло о выяснении, на сколько вероятно его предположение, и все же он вернулся ни с чем. Партизаны не могли подсказать, где бы Юра мог достать до зарезу потребовавшуюся ему пару голубей, местные жители пожимали плечами ― в их лесных краях эту птицу не разводят. И только боец Стельмах бросил в душу Юры еще одно семя надежды, подтвердив, что он и его напарник Портной, сидя в секрете, видели голубя, летевшего в юго–восточном направлении. Однако, какой это был голубь ― домашний или дикий, Стельмах не мог сказать, а Портного Юра не смог увидеть, так как тот ушел на задание.