Ядерное оружие Третьего рейха. Немецкие физики на службе гитлеровской Германии - [110]

По возвращении в Штадтилм 28 февраля профессору Герлаху в очередной (и последний) раз пришлось сослаться на то, что подчиненный ему персонал работает над созданием взрывчатого вещества. Профессор всерьез опасался за здоровье ученых группы Дибнера. Персонал подвергался воздействию рентгеновских лучей, гамма-излучения и нейтронной радиации. Этот фактор усугублялся тем, что ученые серьезно недоедали, а недостаток питания делал их восприимчивыми к вызываемым радиацией заболеваниям крови. Герлах обратился в управление продовольствия в Веймаре с просьбой предоставить его людям дополнительное питание, которое обычно предоставлялось всем сотрудникам, занятым в производстве боеприпасов и взрывчатых веществ.

К этому времени реакторный комплекс в Хайгерлохе был полностью готов к проведению последних экспериментов. Ученые собрались в тесных помещениях подземной лаборатории. Внутрь реактора поместили цепочки с кубиками урана, прикрепленные к крышке реактора. Затем крышку с помощью болтов жестко закрепили на корпусе. В шахту реактора закачали воду с антикоррозийными добавками; при этом в последний раз проверили корпус на герметичность. Наконец, через специальное отверстие в реактор опустили источник нейтронов, а затем с помощью насосов медленно закачали внутрь полторы тонны драгоценной тяжелой воды. Через определенные интервалы подача тяжелой воды приостанавливалась. В такие перерывы ученые измеряли уровень нейтронов снаружи и внутри алюминиевого корпуса реактора. По мере того как тяжелая вода все больше заполняла цилиндрический корпус, рост нейтронов становился все более интенсивным. Казалось, что немецким физикам, наконец, удалось решить задачу построения реактора критической массы.

Руководившие экспериментом профессор Гейзенберг и доктор Вирц после каждого очередного контрольного замера все больше и больше волновались: показатель роста числа нейтронов, а следовательно, и эффективности реактора уже превзошел результаты всех предыдущих экспериментов.

Составив по предложению Гейзенберга графическую кривую роста интенсивности деления нейтронов, в зависимости от уровня тяжелой воды в ректоре, ученые могли примерно предвидеть, на какой точке реакция станет критической и начнется выброс энергии независимо от наличия источника нейтронов внутри корпуса реактора.

Вирц вдруг с неудовольствием понял, каким незначительным был на самом деле их опыт работы с ядерными реакторами. Кроме того, до него вдруг дошло, что в ходе последнего эксперимента немецкие физики совершенно игнорировали элементарные правила безопасности. Вирц думал и о том, что ученые практически ничего не знали о значениях временных констант для ядерных реакторов, что сам их реактор явно недостаточно оснащен контрольными приборами. Будет ли достаточно поместить внутрь имевшийся у них кадмий для того, чтобы остановить реакцию, если она вдруг станет критической? Но все испытывали чувство гордости за то, что, как полагал каждый (не зная о чикагских опытах Ферми два года назад), впервые в мире немецким физикам удалось добиться цепной реакции урана. И это произошло еще до окончания войны.

ВЕСНА 1945 Г.: УРАНОВЫЙ РЕАКТОР ЛАБОРАТОРИИ В ХАЙГЕРЛОХЕ

На этом реакторе («В-VIII»), установленном в Южной Германии, немецкие физики в последний раз предприняли попытку получения критической массы. Кубы урана были опущены в корпус реактора, после чего его крышку плотно прикрепили к корпусу с помощью болтов. В центр ввели источник нейтронов, а затем поэтапно закачивали в реактор тяжелую воду. На каждом очередном этапе производились измерения уровня нейтронов на определенном расстоянии от центра корпуса реактора

Наконец, вся имевшаяся в распоряжении ученых тяжелая вода была закачана в реактор. Самопроизвольного роста числа нейтронов так и не удалось добиться, а это значило, что эксперимент провалился. На каждые 100 нейтронов, выделенных источником нейтронов внутри реактора, удалось получить на его поверхности всего еще 670. Это был лучший результат за все годы исследований, но этого было недостаточно. Позже физики-теоретики посчитали, что при том же строении реактора для того, чтобы добиться самопроизвольной цепной реакции, необходимо увеличить его размеры еще на 50 процентов. А это означало, что Гейзенбергу было необходимо где-нибудь отыскать еще 750 килограммов тяжелой воды и примерно столько же урана. Все это имелось в Штадтилме, всего в 300 километрах к северу.

Армии союзников теперь продвигались в глубь территории Германии как с востока, так и с запада. 22 марта Герлах вновь уехал в Берлин, где намеревался пробыть в течение одной недели для того, чтобы закончить последние дела по ликвидации столичного офиса и переезду в Штадтилм. Доктор Берке и оставшиеся сотрудники уже уехали туда. Еще раньше в Штадтилм были эвакуированы семьи ученых.

Герлах все еще был в Берлине, когда из Хайгерлоха поступили новости, которые ненадолго ввели всех в заблуждение. Сообщалось, что там построен реактор, на котором в самое ближайшее время будет получена цепная реакция. Герлах позвонил Росбауду и попросил его зайти. Росбауд прибыл в кабинет своего шефа примерно в час дня 24 марта и обнаружил, что тот очень взволнован. Герлах встретил Росбауда словами: «Реактор работает!» Позже Росбауд признался, что новость буквально оглушила его. Он спросил Герлаха, откуда тот знает об этом. Профессор ответил, что только что получил сообщение из Хехингена, в котором говорилось, что последние результаты полностью соответствуют теоретическим прогнозам. Росбауд резко перебил коллегу, заметив, что существует огромная разница между теоретическими положениями и практическими результатами. Он напомнил Герлаху о том, как много времени потратил Вош на практическое воплощение теоретических выводов Хабера. Но Герлаха невозможно было переубедить. Он был твердо уверен, что немецкие ученые уже через полгода проведут первые «химические реакции». Он твердил о необходимости эвакуировать исследовательский центр в резиденцию фюрера в Альпах. Росбауда неприятно поразила такая перемена с его другом и коллегой. Позже он сравнивал Герлаха с ребенком, которого невозможно было оторвать от его детских игр. В этом отношении люди науки и искусства очень похожи друг на друга: «Когда они увлечены какой-то идеей, они совершенно не замечают реальности».