Ядерное лето 39-го - [2]

– Хорошо я его угостил, – говорит.

А там и мне пришлось ухватить винтовку, точно дубину, и отделать двух интернационалистов. Прежде чем получить по кочану, нехристи эти вопили: «Verdammte Scheisse!»[1] Наконец латыши куда-то поисчезали, а неподалеку появился ротмистр Суздальцев. Он с бодростью горного барана торопился вверх по склону, а за ним цепью, но поотстав шагов на пятьдесят, шли спешившиеся афганцы. Они постреливали, но вяло, будто хотели взять его живым.

– Сюда, ротмистр.

Суздальцев нас заметил, афганцы тоже – стали стрелять не на шутку, я видел облачка каменной трухи там, где пули лупили по скалам. А нам и ответить нечем: у Келарева два патрона, у меня один.

Все-таки пожалел местный Аллах бедного больного ротмистра – Суздальцев допрыгал до нас, и мы втиснулись в расселину. Не зря Келарев назвал эту дыру проходом. Поддувает приличный сквознячок – значит, имеется где-то вторая дыра. Лишь бы годилась по размеру для выхода.

Сгустилась тьма, шли мы на ощупь, а кварц своими острыми гранями пытался раскровянить нам пальцы. Похоже, афганцы не решились нас догонять, сочтя, что мы отправились в гости к шайтану.

Ротмистр Суздальцев в этом подземелье опередил меня. Бодрости ему не занимать – спереди доносилось его чуть хриплое пыхтение.

А потом руки перестали прощупывать узкие стены тоннеля, ветерок поменял направление, и стал поддувать откуда-то сверху. Вдобавок ко всему этому добавился шум падающей воды.

– У меня немного спирта осталось, – сказал напряженным горлом Келарев. В два приема он сообразил небольшой факелок и осветил подземелье. Открылись тут такие виды удивительные – хотя за годы войны, казалось, повидал я все, и все успело мне наскучить.

Попали мы в пещерный зал с высоченным сводом, а стены у него из разноцветного кварца и горного хрусталя. Откуда-то из-под самого свода, саженей с тридцати, извергался поток. Он наполнял озерко, а поскольку вода не залила до сих пор всю пещеру, куда-то она и вытекала.

Ко мне подошел радостный Суздальцев.

– Красота-то какая, – выдохнул он. – Но ОНИ рядом.

– Кто ОНИ?

– Зегерс и его латыши.

– Да он уже – верный труп. Ему Келарев башку расколол. Зегерс теперь может только в роли призрака фигурять, как папаша Гамлета.

– Он жив и здоров, – сказал с упорством Суздальцев. – Он был убит ТАМ, но не здесь.

– Там, но не здесь?

– Представьте, что мы принадлежим сразу нескольким мирам – я, вы, Келарев, Зегерс с латышами.

Хорунжий Келарев в ответ на такие слова ротмистра выразительно постучал себя пальцем по лбу. Получилось довольно громко.

– Вы, господин ротмистр, кажется, учились в Петербургском университете? – уточнил я.

– Да-с, изучал физику с математикой. И хотя на действительной военной службе с мая пятнадцатого года – за плечами и Луцкий прорыв, – но с достижениями науки знаком.

– И достижения науки, позвольте спросить, имеют какое-то отношение к вашим словам насчет «многих миров»?

– Имеют, господин сотник. Например, теория множеств.

– «Множеств». Где-то я уже слышал это слово.

– Посудите сами, господин сотник, – стал с готовностью объяснять ротмистр. – Если один из миров пришел к концу, к термодинамической смерти, то вся вселенная, конечно же, не должна погибнуть вместе с ним. Из этого следует, что миров должно быть много. Каждый мир, в свою очередь, это множество объектов. Можно предположить, что может существовать множество объектов, которое принадлежит сразу нескольким мирам. Хотя бы потому, что природа экономна.

Я хотел было отмахнуться от нашего «мудреца», предложив ему вычислить объем и площадь поверхности пещеры, как вдруг из прохода, ведущего к пещере, послышался скрип сапог.

– Это ОНИ идут, – спокойно сказал Суздальцев. – Скоро мы найдем выход из этой пещеры, но еще раньше ОНИ найдут нас.

ОНИ или не они, а потревожиться надо. Я еще раз оглядел пещеру. Выше наших голов саженей на пять пещерная стена имела изъян, небольшой выступ. Сужаясь, он продолжался над озерком, а за ним втягивался куда-то в темноту, в расщелину, которая расколола кварцевую стену.

– Похоже, там есть выход, господа.

Первым вскарабкался Никита Келарев, ловко используя ногами любой выступ в скале, потом Суздальцев. Келарев протянул ему руку и втянул на «мостик». Я получше приладил винтовку и собрался было проявить ловкость необыкновенную, как вдруг из прохода вышел Зегерс – с кровью в уголках рта, но вполне дееспособный и с красным отсветом в белых чудских глазах. Вместе со своим командиром появилось еще пять латышей с факелами.

Я стрельнул, но смазал – и полез наверх, надеясь только на мрак. До выступа добрался в мгновение ока—страх будто приделал мне перья – и, как мадам Кшесинская на пуантах, двинулся в сторону расщелины. Балет едва не закончился, когда латыши пристрелялись по мне. На мое счастье, пещерная стена образовывала здесь изгиб вроде контрофорса – и он охотно прикрыл меня. Однако и латыши стали с обезьяньей ловкостью карабкаться вслед за мной; мне даже показалось, что их ноги оснащены когтями. Нет, от таких летучих обезьян мне не удрать.

Я замер за «контрфорсом», чтоб не стать легким трофеем, и слушал, как приближаются интернационалисты. Они-то были спокойны, словно хищные звери. А у меня сердце колотится, как у суслика, стыдно даже.