Яд или лекарство? Как растения, порошки и таблетки повлияли на историю медицины - [27]

Эра хлоралгидрата продолжалась примерно до 1905 года, тогда химики придумали еще более совершенные синтетические лекарства – барбитураты, а в 1950-х и 1960-х годах появились ранние формы современных транквилизаторов и более мощные антипсихотики.

Теперь у нас есть сотни видов улучшенных снотворных, релаксантов и прочих препаратов, которые преступники могут подмешивать в напитки своих жертв. Хлоралгидрат по-прежнему выписывают и используют (он, в частности, входил в состав наркотических коктейлей, от которых умерли Мэрилин Монро и Анна Николь Смит), хотя сейчас он играет второстепенную роль.

Но он заслужил свое место в истории. Хлоралгидрат, первый широко используемый полностью синтетический наркотик, открыл новые горизонты. Он доказал, что ученые, работающие с пробирками в лабораториях, могут создавать лекарства, которые способны сравниться с природными или даже превзойти их по силе. Его энергичное освоение экспертами в области душевного здоровья, полное энтузиазма использование всеми, кто мучился бессонницей, и даже последующее внимание прессы к связанным с ним трагическим криминальным сюжетам – все указывало на выгоды, которые можно было извлечь из лекарств, создаваемых в лабораториях.

Наследники Либиха и Вёлера, поколения химиков-органиков, достигшие зрелости в конце XIX века и в начале XX, стали мастерами переделки молекул, влияющих на человеческое тело, – добавляя немного атомов туда, забирая немного отсюда, объединяя их для специфических целей. Чем больше новых химикатов они производили и тестировали на животных и людях, тем больше они узнавали о том, что поможет в укреплении здоровья, а что нет. С расцветом химической индустрии в целом некоторые ученые стали посвящать себя открытию новых синтетических лекарств.

Наркотики, которыми преступники одурманивали своих жертв, произвели на свет чудовище, которое мы теперь называем Большая Фарма.

Глава 4 Как облегчить кашель

Преимущественно благодаря внезапному успеху морфия в США в 1900 году насчитывалось 300 тысяч (из всего населения в 76 миллионов) пристрастившихся к опиатам людей, это четыре человека на тысячу. Грубо говоря, зависимость от опиума в Америке в 1900 году была почти такой же, как столетием позже, в 1990-м. За последние 20 лет, конечно, количество употребляющих опиаты изрядно уменьшилось. Но есть много общего между той эпидемией и сегодняшним днем. И тогда, и сейчас передозировки убивают тысячи людей каждый год. И тогда, и сейчас все знают о темной стороне опиатов, все читают новости о самоубийствах и передозировках, о зависимости и об отчаянии. И тогда, и сейчас никто не знает, что с этим делать.

Главное отличие состоит в том, что в 1900 году лекарства, содержащие опиум и морфин, можно было достать без рецепта. Дозу морфина можно было тогда купить в аптеке на углу.

Но перед лицом эпидемии зависимости все больше врачей, законодателей и общественных активистов отмечали необходимость средств контроля за лекарствами. Полностью запретить все было нельзя. Морфий был слишком ценен для медицины, чтобы окончательно от него избавиться. Но давление все возрастало, требовалось регулирование.

Пока политики спорили о правомерности, ученые искали нечто, что сделало бы юридические нормы бессмысленными. Они хотели найти некую новую форму морфия, которая обладала бы всей его обезболивающей силой и не вызывала бы привыкания. Этот волшебный препарат стал святым Граалем для исследователей лекарств. Химики начали изучать и изменять молекулу морфия, добавляя боковую цепочку здесь, убирая атом или два там, продолжая поиски.

С каждым годом химики все больше совершенствовались в своем деле. Десятилетия на рубеже XIX и XX веков были золотой порой химии, в особенности органической – науки об углеродсодержащих молекулах, таких как белки, сахара и жиры, о молекулах жизни. Эти невероятные химики, казалось, могли создать практически любую вариацию почти любой молекулы в организме. Они изучали, как образуются сахара, как переваривается пища, как работают ферменты (катализаторы биохимических реакций). Они могли придавать молекулам форму, как другие люди придают форму дереву или металлу. Казалось, они могли создать все, что угодно.

Но морфий им сопротивлялся. Так, очередная неудача случилась в Лондоне в 1874 году, когда химик попытался добавить к морфию небольшую боковую цепочку атомов (ацетильную группу). Этот британский исследователь был одним из многих искателей волшебной комбинации, и он думал, что у него может получиться что-то перспективное. Но когда он испытал свое новое химическое вещество на животных, то ничего не добился.

Испытания на животных – несовершенное искусство. Системы обмена веществ у лабораторных крыс, собак, мышей, морских свинок и кроликов отличаются и друг от друга, и от человеческих, так что они могут по-разному реагировать на новые лекарства. Кроме того – и это очень важно, – они не могут рассказать исследователям о своем самочувствии.

Без свидетельств из первых уст ученым пришлось выработать свои способы исследования реакций животных для оценивания эффектов лекарств. Иногда это легко – как, например, пронаблюдать исчезновение инфекции. Иногда тяжело – как, например, пытаться измерить глубину депрессии у крысы.