Яд для Моцарта - [50]

Легенда о Моцарте и Сальери настолько хорошо известна читателю, что все происходившее между ними в дальнейшем вовсе не нуждается в дополнительном описании. Автор надеется на богатое воображение и память читателя и предоставляет ему полное право самому дорисовать знакомую картину жестоких замыслов Злодея, покушения на Гения и отравления его же как достойный результат предприятия.

Выбор красок и оттенков звучания в обрисовке данной легенды автор безоговорочно поверяет во власть читателя. В зависимости от границ воображения, степени осведомленности, от того, в каком из ящиков памяти хранится ваша легенда о Моцарте и Сальери, от пристрастию к мельчайшим деталям и подробностям и, конечно же, от личных способностей читателя к рисованию картина может получиться совершенно различных размеров.

У одних читателей ее дорисовка в воображении займет расстояние в несколько секунд – крупными штрихами и расплывчатым фоном. Других же предлагаемое занятие увлечет на несколько часов, которые они проведут за ювелирным прорисовыванием каждой линии и черточки, за деликатнейшей работой над нюансами колористики…

Впрочем, даже история, нарисованная в воображении, все же должна иметь не только временное, но и территориальное место в нашей книге. А посему оставим для нее некоторую часть пространства – незаполненного, на первый взгляд. Меж ненаписанных строчек чистых страниц без труда можно прочесть историю всех времен и народов в ее оригинальной интерпретации…

ad libitum Тем, кто благополучно добрался до конца печальной легенды и не заблудился (а также не соскучился) в бескрайнем пространстве белой бумаги, автор предлагает совершить еще одно маленькое путешествие – вернуться в Первую Историю. Мы оставили ее в начале книги недосказанной, и в то время, пока блуждали по векам и странам планеты, в ней появилось еще несколько строк.

И снова история первая, завершающая

moderato leise

Эксперт глубоко вздохнул и посмотрел на сидящего напротив:

– А теперь, Оскар Михайлович, я попрошу вас как можно более подробно и конкретно ответить на мои вопросы. Это займет у нас не более десяти минут – чистая формальность, – поспешил он предотвратить возражения посетителя. – Судмедэкспертиза подтвердила, что это был чистый, прямо-таки классический образец самоубийства, но, поскольку вы были случайным свидетелем, нужно кое-что уточнить. Для формы.

Каннский – а это был он – тоже вздохнул и кивнул головой.

– Светочка, мы готовы, – бросил эксперт одетой в строгую милицейскую форму молоденькой девушке, чья макушка едва виднелась из-за монитора компьютера.

– Итак, начнем. Вчера, четырнадцатого октября, вы, вернувшись с работы, зашли в комнату брата, Андрея Михайловича Артемьева. В каком состоянии вы его застали?

Каннский прикрыл глаза, скорбно сложил руки на коленях и тихим, подрагивающим от переживаний в сочетании с волнением голосом ответил:

– Он стоял возле открытого нараспашку окна спиной к двери. Слушал музыку.

– Что именно?

– Я не запомнил… не обратил внимания.

«Как же, не обратил. Ясное дело, он слушал Реквием Моцарта. Диск с записью я подарил ему накануне, в день рождения. Долго думал, что же ему подарить. Двадцать девять – это даже не юбилей, к чему роскошества. Вот через год отправил бы его на Канары на недельку-другую. Пусть бы поехал, может, и возвращаться бы передумал, и мне бы полегче стало. А в этот раз будто бы не было веского повода делать такие громкие подарки.

Моцарт пришел сам: мне на глаза случайно попалась видеокассета с фильмом «Амадеус». Хорошая вещица. Я видел ее раньше. И тут меня словно осенило: Моцарта он любил как никого другого из классиков. Отчего бы не подарить ему хороший диск? Как композитор композитору. Это была хорошая идея. Что именно, выбирать не приходилось. В том магазине, куда я зашел за подарком, из Моцарта был только Реквием. Все произошло как-то без моей воли, само собой… Андрей, взглянув на обложку пластинки, еще как-то странно посмотрел на меня и спросил: «Это что, намек?».

– Я сделал вид, что не понимаю, о чем речь…»

– …говорил с вами?

– Простите?

– Оскар Михайлович, я вас очень прошу: будьте внимательны. Я вам сочувствую и очень хорошо вас понимаю, что сейчас не до расспросов. Вы расстроены, трудно собраться с мыслями и силами, но для вас же лучше разделаться со всей этой бумажной волокитой как можно скорее. Мы не хотим вас задерживать.

– Да-да, я буду внимательнее, извините.

– Повторяю вопрос: не показалось ли вам что-либо странным в его поведении? В этот вечер он говорил с вами? Если да, то о чем именно?

– Показалось, конечно. Брат, определенно, был не в себе. Он казался погруженным в… в какие-то бездны, из которых не возвращаются. Напрочь отказывался со мной разговаривать. Только слушал музыку и смотрел в окно. Он не замечал даже моего присутствия.

Девушка старательно отстукивала ухоженными пальчиками по клавиатуре, фиксируя каждое слово Каннского.

«Я вошел в комнату. Без стука. Не стал стучать, услышав еще от входной двери громогласное звучание хора – он слушал Реквием на полную мощность динамиков. Так можно и свихнуться или оглохнуть, по меньшей мере, подумал тогда я.