Яблоневая долина - [66]

Между горами ни малейшего зазора, они плотно сомкнули свои ряды. Хорошо, что это не отвесные скалы, иначе можно было сразу сдаться.

– Поэт, сюда! – позвал Приш.

Почему-то Приш в последнее время звал его именно так, несмотря на все возражения. Еле заметная тропа начиналась у подножия. Навряд ли это дело человеческих рук, точнее, ног. У животных есть свои дорожки. Глеб вспомнил Хухэ и нахмурился: плохо без него. Фенек обладал тонким нюхом и слухом и мог предупредить об опасности. Без него они слепы. Да и вообще… Глеб оборвал мысли: не хватает и ему рас клеиться.

По склону пробираться было сложнее, чем по горизонтальной поверхности. Он зарос высокой травой и кустарником, да и дорога шла в гору. Приходилось останавливаться на отдых. Глеб пожалел, что у них нет альпийских палок, с ними было бы удобнее. Хотя можно обойтись и обычными, главное, подогнать под себя. Он и Приш срезали несколько толстых веток и заострили концы. Опираясь на палки, идти стало проще, ноги меньше скользили на влажной траве. Ближе к вершине появились сосны.

Они походили на аистов, которые перепачкались в грязи. Кора у основания была коричневого цвета, а ближе к вершине приобретала красноватый оттенок. В сосновом лесу дышалось легко, у Глеба даже закружилась голова. А может, воздух здесь более разреженный, и потому голова кружится от нехватки кислорода. Не разберёшь.

Тропа обогнула гору, и путники вышли на противоположный склон. Лес оборвался, точно его скосили косой, перед друзьями открылся вид на окрестности. Вокруг были одни горы. Безопасные пологие склоны остались позади. Вершины возвышались одна над другой, и не было им конца. Их макушки терялись в небе. Пики самых высоких гор будто покрылись сахарной ватой – там уже выпал снег.

Некоторые вершины напоминали людей. Глеб распознал в скале, нависшей над ущельем, очертания лица: прищуренные глаза, нос картошкой, окладистая борода. Точно природа высекла в горе скульптуру, чтобы доказать человечеству, что до её масштабов ему работать и работать. Далеко на горизонте виднелись голубоватые очертания – призраки гор.

– Что будем делать? – спросила Мёнгере.

– Спускаться, – ответил Глеб. – Потом пройдём по ущелью, сколько сможем.

– А как спускаться? Крыльев-то у нас нет, – заметил Приш.

Глеб вздрогнул: друг озвучил его слова, произнесённые во сне.

От горы, на которой они находились, словно отрубили кусок. И теперь остался лишь каменистый отвесный скат. Тропа нырнула резко вниз, превратившись в тонкую нить. Чтобы пройти по ней, надо было крепко прижиматься к склону и двигаться буквально на цыпочках.

– Я-то проберусь, – пробормотал Приш, – у меня присоски на пальцах. А вы?

Он с тревогой посмотрел на Глеба и Мёнгере.

– И мы пройдём, – отмахнулся Глеб. – Мы не можем повернуть назад – время дорого. А отказаться ото всего – значит, предать себя и других.

Никто не возражал.

Путники развели огонь, чтобы перекусить перед спуском. Обед давно миновал, а они не останавливались. Приш набрал сосновой хвои и засунул несколько иголок в рот.

– И как, вкусно? – с ехидцей поинтересовался Глеб.

– Освежает, – глубокомысленно заметил Приш и рассмеялся.

Мёнгере, которая собиралась последовать примеру Приша, замерла.

– Это несъедобно? – уточнила она, глядя на хвою в своих руках.

Теперь хохотали все.

Было решено, что первым пойдёт Приш, затем Мёнгере, последним – Глеб. Они ещё раз проверили содержимое рюкзаков, чтобы поклажа не тянула назад.

Сначала тропа казалась лёгкой: избегала опасных участков и не слишком круто шла вниз. Потом друзья добрались до места, где пробраться можно было лишь по узкому карнизу, проложенному над бездной. Другого пути не было.

Глеб сбросил спальник и палатку. Если повезёт, подберут их внизу. А о плохом думать не хотелось. Обвязываться верёвкой не стали: если сорвётся один, то утянет всех остальных за собой. Приш первым ступил на карниз.

Скала нависала над тропой. Глеб хватался за камни с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Вниз он старался не смотреть, у него к высоте было своё отношение, не самое дружеское. За дорогу отвечал Приш, он подсказывал, куда лучше ступить.

В голове Глеба всплыли стихи. И вновь не свои, чужие, про человека, который вырубал лестницу в горе.

Тут идти страшно до такой степени, что ноги подкашиваются и боишься сглотнуть. А люди строят туннели, прокладывают дороги, возводят мосты. Что ими движет? Какая мечта?

…Усилья, усилья, усилья,

Спина – будто натёртая кровью.

А вдруг это крылья, крылья,

Проклёвываются с болью?[14]

Ходили слухи, что этот поэт родился без крыльев. Над ним смеялись, указывали, что ему не место среди лириков, но он не сдавался – отвоёвывал право писать стихи. И к сорока годам у него выросли крылья. Чушь, конечно.

– Осторожно, здесь камень шатается, – предупредил Приш.

Тропа делала поворот, и друга не было видно из-за нависшей горной породы. Мёнгере повернула голову в сторону Глеба. Он заметил, что она тоже боится.

– Я рядом, – прошептал он.

Даже говорить громко не хотелось: вдруг обвал? Мёнгере на мгновение прикрыла глаза и сделала шаг.

Послышался шорох, словно посыпался песок, а затем короткое «ох», которое сразу же оборвалось. Глеб попытался схватить руку Мёнгере, но не успел, она сорвалась. Не раздумывая, он прыгнул за ней.