Яблоко раздора. Сборник рассказов - [17]

– Он строго-настрого запретил, боится сквозняков.

– Ну, и фрукт тебе, подружка, попался, экзотический, – покачала изящной головой Римма, поспешно увлекая за собой из спальни подругу. – Здесь невыносимо, как в газовой камере.

– Может ты меня, Римма, на денек-другой сменишь, а я хоть немного передохну от этой каторги? – с тоской в глазах попросила Нина.

– Нет уж, возись с ним сама, – отрезала Сахно и, чуть смягчив тон, чтобы не слишком обидеть пояснила. – Ты уже успела к этой специфической атмосфере и условиям адаптироваться, а я – женщина чувственная, утонченная, не выдержу этой пытки, этих хождений по мукам. Еще в состоянии аффекта придушу его или утку с его же дерьмом на голове разобью. Господи, прости меня, что я говорю, еще дед услышит.

– Отсюда не услышит, скунс, умаялся, спит, хоть кол на голове теши, – сообщила Нина, возвратившись в гостиную.

– Чем же он занимался, что так устал? – спросила Римма, разливая густое алое вино по фужерам.

– От безделья умаялся. Донимал меня беседами на интимные темы, – призналась она, опустившись в кресло.

– Ты не шутишь? – удивилась Сахно, пристально взглянув на подругу. – В его возрасте следует о вечном, о душе подумать.

– Не до шуток мне, – уныло отозвалась Нина.

– Чудеса-а! – рассмеялась Римма. – Он же помирать собирался. Сиделкой тебя взял. Помнишь, каким он был, когда мы в первый раз пришли по объявлению?

– Как не помнить, – нахмурилась Шурпетка. – Почитай Богу душу отдавал, с постели не поднимался, плакал, стонал, крестился. Жить мне, говорил, немного осталось, похорони, как полагается, в гробу деревянном, а не картонном, обязательно с музыкой. Все тебе отпишу: дом, имущество, дарственную составлю. Старуха моя Серафима раньше померла, а детей Бог не дал. Жалко мне его стало, да и о своих перспективах подумала. Не мыкаться же с молодых лет по общагам, денег на покупку квартиры у нас с тобой нет. А здесь шанс подвернулся и глупо его упускать. За доброту душевную и заботу старик готов щедро отблагодарить. Заверял, что после инсульта долго не протянет. Правая сторона, мол, отнимается, если бы левая, то еще есть шанс выкарабкаться. Сказал, что все его добро мне достанется. Только велел похоронить по-людски в гробу и с музыкой, а то ведь зароют, как собаку в целлофане.

– Ты, Ниночка, поверила этим сказкам?

– А как же, он слезу пустил. Попросил платочком вытереть. Больно глядеть на него было, – горестно вздохнула Шурпетка.

– Если бы его разбил инсульт, то врачи не оставили бы без присмотра, – резонно заметила Римма. – На период реабилитации закрепили бы за ним медсестру, назначили курс лечения.

– Не знаю, я не допытывалась.

– Напрасно, – посетовала подруга. – Я бы ему старому симулянту, такой допрос учинила, что враз бы с постели вскочил, куда и хворь делась бы. Дед понял, что ты душевная и покладистая и решил на тебе воду возить, помыкая. Вижу, замоталась ты, зачухалась, похудела, а он харю с румянцем наел и бычью шею натрепал…

– Ой, и не говори, Римма, извел он меня своими капризами и сексуальными домогательствами, готова на край света бежать…

– Не повезло тебе, подружка, – посочувствовала ей Сахно. – Как мать Тереза, с того света его подняла. Теперь, поди, долго придется ждать, когда он преставится. Но ты не печалься, что-нибудь придумаем. Сначала выпьем для поднятия тонуса и покумекаем, что делать дальше с твоим дедулей.

– Не вздумай так его называть, – предупредила сиделка. – Он после того, как оклемался, потребовал, чтобы его величали Германом Лукичем.

– Вот оно что. Значит, почувствовал вкус жизни, – заметила Римма. – Раньше он ведь охотно откликался на «дедулю» и называл тебя внучкой. Волшебные у тебя руки, Нина, только самой от этого никакого проку. Могла бы стать народной целительницей и деньги грести лопатой. Но для раскрутки нужен спонсор и реклама. А любой толстосум опять же потребует твоего знойного тела. За бесплатно никто и пальцем не пошевелит. Прямо заколдованный круг. Но все же будем оптимистками и выпьем за то, чтобы у нас все получилось.

3

Они выпили приятное бодрящее вино, закусили дольками апельсина и бутербродами.

– За эти две недели ухода за ним я так измучилась, что врагу такого не пожелаю, – пожаловалась Шурпетка.– Пока он лежал, да и сейчас все бытовые заботы на мне. Бегала, как угорелая, по аптекам, глюкозу, витамины, бальзам, а с рынка – курятину, цитрусовые, масло, сыр, овощи. Пенсия у него мизерная, дал двадцать гривен, всего на день хватило. Пришлось за свои сбережения ему все покупать. Думала, что все окупится сторицей, когда хозяйкой квартиры стану. Сколько уток из-под него уже вынесла и все впустую. Противно, бывало, нос пальцами зажму, а терплю, сейчас хоть сам по нужде ходит. Рассчитывала, что он неделю-другую протянет и дух испустит, да, видно, перестаралась. С того света вытащила. Он, наверное, своей нудотиной старуху раньше времени в гроб загнал, и я с ним загнусь…

– Бог терпел и нам велел, – напомнила заповедь Римма. – Такой стал капризный и привередливый, что не приведи Господь,– продолжала плакаться сиделка. – Требует, чтобы в квартире дважды на день протирала полы, как в больнице, и меню заказывает, словно в ресторане: куриный бульон, жаркое, шницель, отбивная, пельмени, разные салаты и свежие фрукты. Пожалела его на свою голову, купила ему Биттнер, так он теперь требует спирулину и насчет виагры и импазы намекал. Наслушался рекламы.