Я — Златан - [14]

Мне же в данную перспективу верилось с трудом. В такой обстановке юристами не становятся. Когда вытворяешь разные глупости и мечтаешь стать суровым парнем, а никакой поддержки от родителей нет и в помине. Какое там «Мне пересказать тебе урок по истории Швеции?», когда вокруг только пиво, пустой холодильник, югославская музыка и война на Балканах. Изредка отец находил немного времени поговорить со мной о футболе, и это очень радовало меня. А в один прекрасный день, который я никогда не забуду (в воздухе было что-то торжественное), он произнес:

Златан, пора бы тебе начать выступать за большой клуб.

Что ты подразумеваешь под большим клубом?

Приличную команду, Златан. Например, «Мальмё».

Подозреваю, что я не сразу врубился. Что такого особенного в

этом «Мальмё»? Ничего сверхъестественного. Да, конечно, я знал об этом клубе. Наш «Балкан» встречался с ним. Я подумал: «Почему бы и нет, раз отец так считает?». Но я не представлял даже, где находится их стадион, да и вообще не ориентировался в большом городе. Мальмё был где-то далеко, словно в ином измерении.

Я попал в центр города только в семнадцать лет, и естественно, понятия не имел о жизни здесь. Но, в итоге, я выучил дорогу на тренировку (она заняла полчаса на велосипеде) и приехал туда с пакетом, где лежала моя форма, в руках. Понятное дело, я заметно нервничал. В «Мальмё» все было серьезно. Не как обычно: «Выходи на поле, сынок, и играй». Здесь требовалось пройти отбор. В расчет принимались и физические данные. Тут же обратив внимание, что я меньше всех вокруг себя, я начал уже подумывать собирать вещички и отправляться домой. К моему удивлению, на следующий день тренер Нильс сказал мне:

Ты принят в команду.

Вы это всерьез? — не сразу поверил я.

Тогда мне было тринадцать. В команде уже была пара иностранцев, один из них — мой старый знакомый Тони. Остальные были шведы, некоторые из них — из Лимхамна, так сказать, ребята из высшего общества. Я чувствовал себя марсианином. И не только потому, что у отца не было виллы и он никогда не приходил на матчи с моим участием. Я иначе разговаривал, на поле увлекался обводкой, вспыхивал, как комета, и все время боролся. Как-то раз я получил желтую карточку за то, что накричал на товарищей по команде.

Так не следует поступать, молодой человек, — сказал мне судья.

Да пошел ты..., — вспылил я, и тут же увидел перед собой красную.

Шведы начали выражать недовольство. Их родители желали моего исключения из команды, а я уже в тысячный раз подумал: «Да мне плевать на это. Возьму, и снова сменю команду. Или займусь тхэквондо — это будет покруче. Футбол — дерьмо». Чей-то гадский папа написал письмо с требованием исключить меня из команды. Под ним многие подписались. Говорили примерно еледующее: «Он здесь чужак. Мы должны выгнать его из команды. Подпишите...».

Это было невыносимо. Да, признаю, я повздорил с сынком этого папаши. Он выполнил несколько грязных подкатов, я сорвался и боднул его лбом. Но после я искренне сожалел о случившемся. Я сел на велосипед, направился в больницу и извинился. Да, это был идиотский поступок, но письмо-то зачем? Да идите вы все... Тренер Оке Калленберг взглянул на это письмо:

Что за чушь?

И порвал его на части. Добрый он был мужик, этот Оке. Или тогда я ничего не понимаю в доброте! Правда, он целый год продержал меня на скамейке запасных в юниорской команде, и он, также как и остальные, считал, что я слишком много вожусь с мячом и кричу на товарищей, и что у меня неправильное отношение к жизни, и еше много чего такого. Но за эти годы я вынес для себя нечто очень важное. Если такой парень, как я, хочет завоевать уважение, он должен быть в пять раз лучше какого-нибудь Леффе Перссона (или всех этих Карлссонов, Ларссонов, Эрикссонов и так далее). И тренироваться он должен в десять раз больше. Иначе он может не дождаться своего шанса. Иного не дано. И уж тем более, если ты еще и угоняешь велосипеды.

Ясно, что после всех этих дел я должен был бы вести себя получше. Наверно, я и сам желал того же. Я был не безнадежен. Но тренировочное поле находилось так далеко — в семи километрах, — и мне часто приходилось добираться туда пешком. А при виде какого-нибудь славного велосипеда искушение становилось непреодолимым. Как-то раз дошло до курьеза: я положил глаз на желтый «велик» с двумя коробками, и вдруг понял, что это почтовый велосипед. Я покатался по округе с соседскими письмами, спрыгнул с велосипеда и поставил его в углу. Конечно, у меня и в мыслях не было лишить людей их писем.

А в другой раз угнанный мной «велик» стянули уже у меня, и я стоял, как дурак, у стадиона. Дальше предстоял долгий путь домой, а я был голоден и обессилен. Тогда, недолго думая, я взял стоявший перед раздевалками новый велосипед, по привычке сбив замок. Это был отличный велосипед, и впоследствии я старался ставить его подальше от стадиона, чтобы прежний хозяин ненароком не наткнулся на него. Но три дня спустя нас всех собрали вместе. К тому моменту у меня уже был нюх на такие дела: от таких собраний хорошего не жди — одни неприятности и моради. Так что я принялся придумывать всяческие правдоподобные оправдания.