Я жгу Париж - [71]

По направлению к воздушному шару одна за другой вылетали в небо стройные ракеты снарядов. Погруженный в мрак Париж отвечал канонадой.

Пароход, как задыхающийся бегун, большими залпами глотал расстояние. Выщербленная стена света демаркационной зоны осталась уже где-то позади. Теперь, справа и слева, берег переливался и мерцал тысячью огней, гудел глухим дуновением тревоги.

Вдруг позади от поцелуя одной из ракет черный, неуклюжий воздушный шар внезапно лопнул красным пузырем пламени и, как громадная ночная бабочка с горящими крыльями, начал падать.

– Рано, черт побери! – присматриваясь к нему, пробормотал товарищ Лаваль. – Теперь, пожалуй, обратят внимание и на нас…

Орудия еще гудели, хотя слабее и реже.

Река в этом месте заметно суживалась, и огни, падавшие на нее с берега, фантастическими зубцами изрезывали ее цельный лампас.

Канонада мало-помалу утихла. Еще один, еще два последних выстрела, как запоздалые рукоплескания, и толстый занавес тишины опустился.

Товарищ Лаваль задержал дыхание и всем телом, в напряженном ожидании, налег на перила, как будто желая прикрыть слишком короткими крыльями рук, точно курица шумливого птенца, грузный, запыхавшийся буксир.

Постепенно огни на берегах стали редеть, вырастали временами тут и там, спугнутые, убегали назад, как блуждающие огоньки. Еще три, четыре последних семафора, и пароход въехал в непроницаемый туннель ночи.

Долго ехали впотьмах, тяжелым взмахом винта отмеряя расстояние. Наконец товарищ Лаваль вытащил из кармана папироску и, закурив ее, жадно затянулся. При мигающем свете зажигалки он взглянул на часы. Стрелка показывала пять минут второго.

Товарищ Лаваль наклонился к рупору.

– Все на борт! – рявкнул он отчетливо.

В один момент борт зачернел десятком рослых фигур.

– Можете закурить, товарищи. Скоро подъем. Расставить на бакборте прожекторы. Меньший можете зажечь. Так. Теперь – внимание! На левом берегу, здесь где-то поблизости, должна быть пристань и несколько барж. Кто заметит первый, подавай знак. Боюсь, не проехали ли уже. Где здесь товарищ Монсиньяк? Вы, товарищ, служили во флоте? Умеете карабкаться по канату? Хорошо… Вы мне понадобитесь.

– Баржа! Есть баржа! Есть две, три, четыре баржи! – загудело разом несколько голосов. – Есть и пристань!

– Стоп! – скомандовал товарищ Лаваль.

Буксир остановился.

– Зажечь оба прожектора! Здесь у берега должно быть где-то шоссе.

– Есть, есть шоссе, – раздались голоса.

– Добре. Где-то поблизости, у самого берега, шоссе разветвляется. Одна ветка идет в глубь побережья. Должно быть, прозевали. Дать задний ход. Ближе к берегу! Так.

Буксир стал медленно пятиться назад.

– Есть ветка! – закричал кто-то с бакборта. – Стоп!

Пароход остановился.

– Зажечь все прожектора! Осветить, ребята, хорошенько это место! Вот-вот. Превосходно. Видно как на ладони. Еще чуть ближе к берегу. Стоп! Хватит! Товарищ Монсиньяк! Сюда поближе! Видите этот узловой телеграфный столб, от которого проволоки расходятся на три стороны? Сколько, по-вашему, будет от нас до него?

– Метров десять, – подумав, сказал коренастый матрос, измеряя расстояние глазами знатока.

– Сумеете забросить на него канат?

– А как же! Если подъехать еще чуточку ближе…

Буксир подвинулся еще метра на два ближе к берегу.

– Стоп! Не подходить вплотную к берегу! Хватит! – скомандовал товарищ Лаваль. – Так. Теперь попробуйте-ка забросить канат. Да сделайте петлю покрепче, чтобы полезть можно было по канату прямо на столб. Надо перерезать проволоки и справа и слева и соединить наш провод с проводами, идущими перпендикулярно к берегу.

– А для чего ж тогда, товарищ, по канату? Я спрыгну на берег и в один момент буду на столбе, а с канатом – канитель большая.

– На берег прыгать не сметь! Кто спрыгнет на берег – тому пулю в затылок! – сурово сказал товарищ Лаваль. – Ежели вы не баба, а матрос, сумеете пробраться по канату прямо с борта.

– Суметь – сумею, да времени много потеряем. Времени жалко. Рассвет нас застанет.

Товарищ Лаваль сухо отрезал:

– Спорить будем, товарищ, по возвращении. Если вам жалко времени, так не теряйте его даром. Бросайте канат!

Товарищ Монсиньяк молча завязал петлю, примерился, закинул и промахнулся.

– Говорил я, что так легко не пойдет… – пробурчал он себе под нос, примеряясь к новому броску.

Только через пятнадцать минут канат удалось прикрепить. Коренастый матрос перевесил через плечо связку проволоки, заткнул за пояс клещи и ножницы и, засучив рукава, стал ловко карабкаться по канату по направлению к столбу.

Лаваль молча вытащил из кобуры револьвер.

– Товарищ Монсиньяк, – сказал он, отчеканивая каждое слово: – На случай, если б вам пришло в голову не вернуться на борт и спрыгнуть со столба на землю, имейте в виду – прежде чем вы успеете коснуться ее, первая же пуля из этого револьвера раздробит вам череп.

Карабкаясь по канату, матрос ничего не ответил. Через минуту он сидел уже верхом на верхушке столба. Два перерезанных ряда проволок, как оборванные струны балалайки, со звоном соскользнули на землю. Минуту-другую матрос возился еще наверху.

– Готово? – спросил с борта товарищ Лаваль.

– Готово… – прозвучал ответ.