Я забыл умереть - [10]

У Пита были замечательные родители. Я встал на почтительном расстоянии от их кровати, — так мы и разговаривали. Они задавали мне вопросы и внимательно выслушивали мои ответы. Я не мог сдержать слез. Мне не хотелось верить, что в жизни возможно что-то подобное. Но я видел семью Пита, наблюдал их отношение друг к другу. И понимал: то, что есть у Пита, — есть у каждого! И осознание этого мучило меня, разбивая мое сердце вдребезги.

Месяцами я жил этими воспоминаниями, думал о счастливых людях в этой постели, меня трогала их любовь друг к другу, и я понимал, что в моей жизни нет ничего подобного. Я проклят. У меня никчемные родители, никчемная жизнь, я — неисправимый мальчишка. Жизнь вцепилась мне в глотку, и я все чаще подумывал о том, чтобы спастись бегством. Но я знал, что я — трус, и мне не хватит смелости выстрелить себе в голову. Иногда мне хотелось разбить голову о стену или прыгнуть с моста, но я ужасно боялся, что мои расчеты не оправдаются и я закончу свои дни в инвалидном кресле. И потом была еще вся эта чушь собачья, которую мне вдалбливали в католической школе, — про вечные муки, чистилище, серу и адское пламя. Вот так. Я гнил вместе со своей подлой душонкой, но был слишком труслив, чтобы положить всему этому конец. Может быть, и есть Бог на небесах, но я был уверен, что Ему на меня наплевать. Я желал убраться отсюда. Мне хотелось дезертировать.

Глава вторая

В шестнадцать лет я впервые узнал, как удивительна жизнь за пределами Толидо. Разумеется, я уже выезжал за черту города, но в тот раз я впервые отправился в поездку вместе с моим товарищем по работе. Его звали Тони Сонг, и он был Эдди Хаскеллом[13] корейского разлива. Я на некоторое время вернулся в дом моего отца, в ту ночь я оставался там, надеясь на примирение. Папаша к тому времени женился в четвертый или пятый раз (не знаю точно) на прелестной кореянке Тонг, и, как оказалось, она была лучшей подругой матери Тони. Когда Тони пришел к нам в гости, все обалдели. Он вел себя как хороший начитанный парень с безупречными манерами, — мой отец был тронут.

Тони сказал: «Мы вместе с Халилом поедем ко мне домой и будем готовиться к экзаменам».

— Ладно, Тони. Желаю вам хорошо провести время.

Я был разбит наголову. Во-первых, мой отец отпускал меня на ночь вместе с другом. Небывалый случай. Но это был Тони, поэтому отца можно было понять. Меня только смущало, что у нас с Тони не было занятий и экзаменов, а даже если бы они и были, наверняка я не стал бы к ним готовиться. Я был круглым двоечником и перебирался из класса в класс только по той причине, что учителя знали, что связываться со мной — себе дороже.

Когда мы сели в машину Тони — а это была BMW 525i, — я сказал: «О чем ты? Какой экзамен?»

— Не беспокойся.

С этими словами он рассмеялся и протянул мне фляжку.

— Пей.

Я выпил без тени сомнения. Не знаю, что это было, но напиток обжег мне горло. Тони тронулся с места, мы разговорились и так увлеклись выпивкой, что я даже не заметил, как мы выехали на шоссе I-75 Север. Наконец я собрался с духом и спросил своего спутника: «Сынок, а куда мы, собственно, едем?»

— Не беспокойся. Пей.

Через сорок минут мы были в центре Детройта. Тони думал, что это такое забавное приключение, я же понятия не имел, что происходит. Мы ехали по пустынным, заброшенным улицам Детройта. Мертвые дома смотрели на нас пустыми глазницами. Мела метель. Потом мы остановились, вышли из машины и оказались в занесенном снегом переулке, между двумя большими зданиями из красного кирпича. В этом месте не было ни огней, ни дорожных указателей. Но тут я заметил группу людей, — они все были одеты в черное, стояли рядом и курили.

Тони протолкнулся сквозь толпу к входу. Охранник проверял паспорта.

Я схватил Тони за руку.

— У меня нет с собой паспорта, дружище. Тони снова рассмеялся. Приближаясь к здоровенному охраннику, я понял, что у меня снова начинается панический приступ. Когда подошла наша очередь, охранник спросил: «Парни, сколько вам лет?»

— Пятьдесят, — ответил Тони и сунул вышибале пятьдесят долларов.

— Хорошо, — сказал он. — Проходите.

Я испытывал некий благоговейный восторг, когда мы прошли внутрь и спустились в подвал этого мрачного зловещего здания. Внизу была большая просторная комната. В темноте клубился дым. В танцзале было чертовски холодно. Музыка била в грудь. Звучала песня, которую я никогда не слышал раньше, но она меня завораживала. Я ощущал, как вибрирует каждая клеточка моего существа.

Это была настоящая музыка, а не то фуфло, которое крутили на радиостанции WIOT в Толидо (Journe[14], REO Speedwagon[15], Foreigner[16]). Я никогда не понимал, что за пургу несут эти группы, мне было пофиг. Но это была минута моего воскресения. Я перестал бояться. Я был свободен. Слова читались нараспев, но я не буду их повторять. Это Иэн Кертис[17] умер за мои грехи, а не Иисус Христос. Я всегда подозревал, что буду гореть в аду, но теперь я хотя бы знал, что у меня там найдется компания. Этой ночью, в мрачном, заброшенном подвале моя жизнь была спасена. На этот раз все было по-взрослому. Я открыл для себя замечательную музыку: The Cure