Я — ярость - [59]

«Хей» — так он обращается к ней каждый раз. Как будто письмо может случайно уйти по другому адресу, и он не хочет использовать имена.

Очередная бессвязная чушь о том, как ужасна его жизнь на карантине, как ему тяжело работать и нянчиться с малышами. То есть делать все то, что Элла и большая часть нормальных людей делает в обычной жизни. Может, Хейден пытается таким образом разжалобить ее или даже заставить влюбиться в него снова — но эффект выходит прямо противоположный.

Только в конце он пишет нечто интересное: его протестировали и не выявили наличие Ярости в крови.

О, да неужели, с ума сойти. Ну конечно, не выявили.

Она и не думала, что у него Ярость.

Если школа снова откроется, то Хейден, наверное, будет всем рассказывать, что болел, но его вакцинировали. Все в школе его теперь ненавидят — ну, по крайней мере, хорошие ребята, а уродам пришлось заткнуться, или их начинали презирать заодно с Хейденом. Видео стало вирусным, а значит, его увидели люди по всему миру. Ютуб полон роликов о людях с приступами Ярости, так что даже идиоту понятно, что Хейден на видео не заражен, а просто ведет себя как задница. Элла заблокировала бы его, но в то же время… да, ей не нравится получать от него письма, но зато нравится знать, где он и о чем думает. Это все равно что тайком листать в соцсетях ленту того, кого ненавидишь, чтобы всегда быть в курсе, что замышляет враг.

И да, подняв на нее руку, Хейден превратился в ее врага.

Она больше никогда не позволит ему даже приблизиться к себе.

У Эллы во рту пересыхает, когда она осознает, что, должно быть, именно это мама чувствует в отношении папы. Где-то в мире есть твой враг, и ты хочешь держаться подальше, но точно знаешь, где он, и вы связаны этим страхом и этим странным чувством. Отец всегда был в ее жизни — нечто темное, что она научилась обходить стороной. Но Хейден не подчиняется правилам и расписанию, и она не знает, как с ним нужно разговаривать. Элла понятия не имеет, что он будет делать, когда выйдет из карантина.

— Что-то не так?

Она поднимает глаза от телефона. Бруки беспокойно смотрит на нее.

— Ничего, малышка.

— Ты как будто вот-вот расплачешься.

Что, правда?

Блин, и действительно. Вот дерьмо.

— Это просто аллергия, мне кажется. — Элла потирает глаза. — Я не взяла с собой «Флоназ».

— Тот мерзкий спрей, который пахнет цветочками? — Бруклин морщится.

— Ага, его.

— Я б лучше болела, чем его прыскать.

Но Элла отлично понимает, что со временем легкая аллергия перерастает в заложенность и отек и без лекарств разболится голова, так что надо порыться в вещах. «Флоназ» был в списке, а значит, мама должна была его положить.

— Сиди тут и не двигайся, хорошо?

— Ага. — Бруклин даже не отрывает глаз от экрана.

Элла возвращается в дом, на цыпочках идет по мягкому коридору, поднимается по лестнице, застеленной мягким белым ковром. В доме у бабушки надо вести себя тихо — особенно если дедушка Рэндалл тоже здесь. Она проходит в гостевую спальню, где для них с Бруклин уже приготовлены одинаковые односпальные кровати (надо бы подвинуть кровать Бруки к стене, не то она ночью упадет). Спрей от аллергии лежит в старой спортивной сумке вместе с другими туалетными принадлежностями; и как только цветочный аромат ударяет в нос, Элле сразу становится получше.

По пути обратно она слышит шорох и ругань, доносящиеся из коридора. Длинный ворс ковра скрадывает шаги босых ног: Элла тихонько подходит ближе, чтобы понять, что же заставило бабушку вести себя так… не как бабушка.

— Чертов тупой мудак! — бормочет бабушка. Элла заглядывает в комнату — обычно для посторонних она заперта — и видит, что бабушка крутит замок настенного сейфа. Картина с идиллическим пейзажем, которая обычно прикрывает сейф, распахнута, как дверь.

Конечно, Элла знала, что дедушка Рэндалл и Патрисия весьма богаты, но вделанный в стену сейф? Это уже совсем иной уровень богатства.

Любопытство не позволяет ей уйти. Очень хочется увидеть, что же хранит в сейфе такой человек, как бабушка, у которой всегда в сумочке новенький айфон из розового золота, украшенный настоящими бриллиантами.

Спустя несколько минут возни и ругани с резким южным акцентом (прежде Элла не слышала его в речи бабушки) Патрисии удается отпереть сейф. Она вытаскивает коробочки: бархатные, кожаные, ярко-бирюзовые — по очереди открывает их, бормочет, закрывает и ставит на низенький комод под сейфом. Мелькают кольца, серьги, ожерелья, браслеты — все блестит своей подлинностью. Кажется, бабушка испытывает облегчение оттого, что нашла их, и это очень странно. С чего вдруг она волнуется о собственных драгоценностях, спрятанных в надежном сейфе?

— А, вот ты где, — удовлетворенно произносит она, отыскав кольцо с красным камнем размером с виноградину. На минутку надевает его на палец и подносит к свету. — Ох ты красавец!

Наконец, все коробки переставлены, и бабушка вытаскивает из сейфа тяжелую сумку на молнии. Расстегивает и достает из нее пачку купюр. Со своего места Элла не может разглядеть их достоинство, но вряд ли это доллары и пятидолларовики.

— Превосходно, — бормочет Патрисия.

В довершение всего она извлекает из глубины сейфа маленький элегантный пистолет, красивый, голубовато-серебристый. Держит его двумя пальцами, как будто это таракан, который забежал к ней в ванную.