Я вышла замуж за покойника - [25]

И тут неожиданно ей пришла в голову простая, почти будничная мысль. Подсказало какое-то необъяснимое чувство, до того зыбкое, что невозможно выразить словами.

(Нет, не потому что я ему не нравлюсь. Именно потому, что нравлюсь. Потому-то он и ушел потихоньку, не желая оставаться со мной наедине. Слишком ему нравлюсь. Начинает меня по-настоящему любить. И… думает, что нельзя. Борется с этим. Ведет безнадежный последний бой, который никогда не выигрывают.)

Не спеша, но решительно Патрис закрыла книгу и поставила на прежнее место. Оставила лампу зажженной (ведь он собирался сюда зайти), вышла из библиотеки, поднялась к себе в комнату и закрылась на ночь. Распустила волосы, чтобы лечь спать.

Слышала громыхание дверей гаража, стук замка. Слышала, как он вернулся в дом. Направился прямо в библиотеку, вошел туда, на этот раз решительно (чтобы теперь сразу заговорить с ней начистоту — решение принято за те несколько минут, что находился в гараже?)… и увидел, что комната пуста. Лампа горит, читательницы нет.

И тут она вспомнила, что оставила на столе под лампой зажженную сигарету. Забыла захватить, когда выходила. Должно быть, горит до сих пор — закурила, когда подъехала машина.

Не то чтобы она обеспокоилась, как бы чего не случилось. Он сразу увидит и погасит.

Но сигарета ему расскажет. Она скажет ему, что точно так, как он собирался войти в библиотеку и не вошел, Патрис до того не намеревалась встать и уйти.

Она теперь не только знала, что он в нее влюблен, но и что, благодаря сигарете, он знает, что ей это известно.

Глава 24

Когда Патрис вышла в сад позади дома, там было светло как днем — светила полная луна. Проложенные по периметру и крест-накрест посыпанные песком дорожки казались покрытыми снегом. По их белизне скользила ее синяя тень. Она медленно обошла вокруг расположенного посередине выложенного камнем декоративного бассейна. Его словно слюдяная поверхность мерцала то сливающимися, то распадающимися серебряными кружочками.

Теплая июньская ночь была напоена густым ароматом цветущих роз. Сонно перекликались между собой насекомые.

Патрис не спалось, читать не хотелось, в маленькой библиотеке было слишком душно. Когда мать с отцом ушли к себе, больше не хотелось оставаться и на веранде. Поднялась на минутку наверх посмотреть, как там маленький Хью, и вышла сюда, в садик позади дома, надежно огороженный высокой густой живой изгородью.

Часы на маленькой реформатской церквушке на Бичвуд-Драйв мелодично пробили одиннадцать. Эти звуки как бы зависли в неподвижном воздухе, создавая ощущение покоя и благополучия.

И вдруг, казалось, прямо за спиной раздался голос:

— Хэлло, Патрис, я так и подумал, что это ты.

Она испуганно обернулась и первое мгновение не могла никого разглядеть. Он был наверху, сидел, свесив ноги, на подоконнике.

— Не возражаешь, если вместе выкурим по сигарете?

— Я уже ухожу, — поспешно ответила она, но он уже исчез.

Билл вышел через заднее крыльцо. Залитые лунным светом голова и плечи словно усыпаны пудрой. Подошел к ней. Патрис повернула, и они рядом пошли обратно. Обошли сад по периметру, потом пошли по одной из пересекающихся дорожек.

Проходя мимо куста, она наклонила к себе цветок. Полностью распустившийся бутон белой розы; в нос ударил густой аромат.

Он даже не повернул головы, вообще никак не реагировал. Просто шагал рядом. Одна рука в кармане. Опустив глаза, словно завороженный смотрел на дорожку.

— Просто не оторваться, до того красиво, — наконец вымолвила она.

— А мне наплевать на все сады, — угрюмо, почти грубо бросил он. — И на прогулки. И на цветы. Ты знаешь, зачем я здесь. Надо ли говорить? — Билл яростно, будто злясь на что-то, отшвырнул сигарету.

Ее вдруг охватил страх. Она резко остановилась:

— Не надо, подожди, Билл. Билл, подожди… Не надо…

— Что не надо? Я еще ничего не сказал. А ты уже знаешь, так ведь? Извини, Патрис, но я должен тебе сказать. А ты должна выслушать. Хватит прятаться.

Она, отстраняясь, протянула вперед руки.

— Мне это не нравится, — упрямо продолжал он. — Со мной происходит что-то новое для меня. Раньше мне было наплевать. Я даже ни за кем, как говорят, не волочился. Это не в моем характере. А вот теперь, как видишь. Вот так, Патрис.

— Нет, погоди… Не теперь. Не надо пока. Не время… — лепетала женщина.

— Самое время, самая подходящая ночь и самое подходящее место. Больше такой ночи не будет, даже если доживем до ста лет. Патрис, я люблю тебя и хочу же…

— Билл! — в ужасе взмолилась она.

— Теперь, когда услышала, бежишь прочь. Патрис, — жалобно произнес он, — что в этом ужасного?

Она поднялась на ступеньку, готовая бежать. Он медленно брел за ней, скорее оставив надежду, чем собираясь бежать вдогонку.

— Не гожусь я для этих дел, — уныло сказал он. — Не могу говорить, как надо…

— Билл, — горестно повторила она.

— Патрис, я вижу тебя каждый день и… — Он беспомощно развел руками. — Что мне делать? Это пришло само. Думаю, это что-то хорошее. Что-то такое, что должно быть.

Она в отчаянии прильнула головой к столбику крыльца.

— Ну зачем тебе надо было это говорить? Почему не мог… Дай мне время. Прошу, дай мне время. Всего несколько месяцев…