Я встану справа - [11]

И в тот день Кумашенская — единственная — унюхала, что от Шарифова слегка разит водкой, и потом — сама рассказывала — тоже все принюхивалась. Чуть ли не с месяц.

Но Шарифов ничем больше себя не компрометировал. Сразу по приезде затеял ремонт: его начали на третий день своими силами — иначе жить было нельзя. Шарифов перевел хирургических больных в ее палаты и, надев старые трехпалые варежки, вместе с конюхом обмазывал стены в палатах и латал крышу. Кумашенская ходила за ним хвостиком, принюхивалась и теплела.

— Ну к чему вы это сами, доктор? — приговаривала она заботливо. — Хирургу нужно беречь руки от грязи и ссадин. На фронте я сама была хирургом…

Она была статная женщина. Моложавая. Ни за что не дашь сорока трех лет.

Шарифов в ответ ей только усмехался, а когда ему казалось, что она этого не видит, даже поглядывал на ее красивые русые косы, тугим узлом уложенные на затылке. Но стоило глянуть, и он обязательно встречал при этом глаза Кумашенской, очень светлые серые глаза, смотревшие с каким-то властным любопытством. Всегда так получалось. Она все замечала и обо всем судила с неожиданной, непонятной недружелюбностью.

Надя появилась в больнице через два года. Вход в ее комнату был с того же крыльца, что и к Кумашенской. И Шарифов старался заходить к Наде, когда ее соседки не было дома, хоть он чист был своими делами и помыслами.

Увидел Надю в первый раз, и ему захотелось, чтобы она стала его женой. А жениться серьезный человек с ходу не может — так он считал.

Он целый год не мог сказать Наде, что любит ее и хочет на ней жениться. Трудно это было очень. У него вообще на такие слова язык туго поворачивался, и все помнилось, что он хромой, и рыжий, и старше Нади, и еще рядом с Надей вертелся рентгенолог Михаил Ильич. Двое молодых врачей — рентгенолог и педиатр Елена Васильевна — приехали вслед за ней, через месяц. Они втроем составили шумную такую компанию и говорили, казалось, на каком-то своем языке. И Шарифову было от этого трудно. Но он все-таки приходил к Наде вечерами, когда был свободен. Сидел, молчал… Нет, иногда говорил все-таки.

И всякий раз, когда шел к Наде, боялся встретить Кумашенскую, ее спокойный светло-серый взгляд, который, казалось, всегда говорил что-то вроде: «Ага! Значит, вот так!..»

Сегодня ему надо было скорее закончить с Кумашенской, и еще идти на операцию, и крутиться со всякой разностью весь день, и собраться в дорогу, чтобы на утреннем автобусе тронуться в путь, в Москву. Кумашенская знала все это, но не торопилась. Как ни в чем не бывало вела обстоятельный до занудства разговор:

— По хирургическому отделению у вас перерасход на медикаменты… Операционная сестра Евстигнеева все время получает полставки палатной, а не дежурит. Я буду вынуждена это исправить. И вообще уезжаете не вовремя. Через неделю отчет о финансовой деятельности больницы на райисполкоме.

Его бесило, что Кумашенская хочет все переиначить по-своему, и он еле удерживался, отвечая:

— А вы объясните, что у меня два месяца лежал старик Волобуев. Он остался жить, но на лекарства уходило пятьдесят рублей в день. Так и получился перерасход.

— Вам больше всех было нужно. Областная больница отказалась, а вы экспериментировали. Неизвестно, сколько он протянет. А перерасход накопили в три тысячи. Не знаю, как на это посмотрят, — твердила Кумашенская.

— Это зависит от того, как вы будете объяснять, — говорил Шарифов. — Вы не на Луне были все это время.

— Как смогу, — усмехалась Кумашенская.

Нужно было оформить Наде дополнительный отпуск за свой счет. Он собирался попросить, чтобы приказ отдала Кумашенская, но понял, она скажет: «Оформляйте сами, вы еще не уехали». Сам написал заявление за Надю, сам написал резолюцию: «В приказ», сам отнес бухгалтеру.

В нем все кипело: «Намучаются с ней за эти два месяца…»

Как назло, была назначена операция. Ох, до чего же не хотелось оперировать в последний день перед отпуском! Да еще все было не так, как нужно. И разговор этот утренний. И за операционную сестру — неповоротливая Клава, только плясать скора: Лида порезала палец о консервную банку… И ассистирует незнакомый хирург, ординатор областной больницы, присланный на два месяца — пока отпуск — заменять Владимира Платоновича. И курсистки с Мишиных сестринских курсов присутствуют: практические занятия. А случай неясный. У женщины гнойник в малом тазу, и женщина нервная. Видно сразу: чуть почувствует боль, начнет стонать, и ничего не получится. Наркозный аппарат стоит без дела. Когда Волобуева оперировали, Надя давала наркоз — уже почти перед уходом в декретный это было. Закружилась голова от запаха, и грохнула на пол эфирницу — толстенный стакан, куда наливают наркотик. За два месяца новую эфирницу так и не достали — не было на базе, дефицит!.. Шарифов долго прикидывал, какое выбрать обезболивание. Вот и решил попробовать эпидуральную анестезию — выключение нервных корешков, отходящих от спинного мозга. Ее в эту пору многие стали применять. В областной анестезируют дикаином… Ни разу не оперировал с эпидуральной анестезией. Видел, а сам не оперировал. Но спинномозговую пункцию делал не раз. Здесь, собственно говоря, та же методика: делаешь прокол межпозвоночного хряща, связок, но как только игла пройдет связки — стоп! Мозговую оболочку не прокалывай. Вводи дикаин…