Я вспоминаю - [44]

Зеленую комнату снял господин Зафт. Это белокурый стройный поляк, отличный гимнаст. Чтобы заработать на плату за лекции, он дает уроки физкультуры.

- Ужинать вы можете на кухне. Я дам вам коробку- держать в ней хлеб и масло.

В первый вечер, когда пришла пора ужинать, мать позвала с нижней лестничной площадки:

- Господин Зафт! Господин Зафт! Идите кушать!

Господин Зафт беден. Его мать живет в Кракове в двухкомнатной квартирке на скудный пенсион, который выплачивает ей богатая невестка.

Господин Зафт дает уроки гимнастики, по пять-шесть часов в день, и заниматься ему приходится до двух ночи. По утрам глаза у него красные, как у альбиноса.

Фрида тоже бедна. Отец ее - учитель в деревне, где нет никаких других домов, кроме одноэтажных деревянных изб.

- Если бы ты знала, Анна, какие они гордецы! - изливается мама перед тетей Анной. - Белья нет, чулки дырявые, живут впроголодь. Иной день я просто уверена, что господин Зафт не обедал. Но даже чашку кофе ни за что на свете не согласятся от меня принять! Работать руками для них бесчестье. Все хотят учиться, выбиться в люди...

Выбиться в люди!..

Неужели Анриетта не понимает, что она той же породы и порода эта маленькие люли, безвестно борющиеся с собственной посредственностью, населяет большую часть земного шара?

Она и сама чересчур горда, чтобы принять помощь от кого бы то ни было, пусть даже от сестер. И разве она не сражалась годами против инертности мужа, чтобы отвоевать себе право держать жильцов, а значит, вырваться из тисков ежемесячных ста сорока или ста восьмидесяти франков и из двухкомнатной квартирки на верхнем этаже?

Ради того чтобы сын сделался врачом, Лина училась музыке и пению, а младшая стала учительницей, тетя Анна, вся проникнутая чувством собственного достоинства и рожденная быть не меньше, чем канониссой, наливает на углу стойки можжевеловую водку косноязычным возчикам.

На всей улице, во всем квартале, за каждым освещенным окном, вокруг каждого стола люди живут, воодушевляясь одной и тою же надеждой.

Если сесть на поезд на вокзале Гийомен, путь твой на много километров проляжет через местность, полную кошмаров,- там в темноте угадывается гигантское переплетение балок, подъемных кранов, гремят копры, пыхтят двигатели, и порой перед раскаленными печами удается разглядеть страшные полуголые фигуры - как ни странно, это люди, мечущиеся среди языков пламени, в испарениях расплавленной меди или цинка.

Иногда они устраивают уличные шествия с флагами, а против них бросают Национальную гвардию и жандармов.

Как-то на днях мальчишки-газетчики кричали по улицам, перед "Большим универсальным" и "Новинкой", где в свете потрескивающих газовых фонарей мелкие рантье расхватывают газету с тиражом последней лотереи:

- Казнь Феррера! * Покупайте казнь Феррера!

Анархист - он ведь тоже хотел чего-то добиться в жизни.

Всему миру не по себе. Но это еще смутно, как неназревший нарыв.

Анриетта диву дается, глядя на эту Фриду Ставицкую, такую гордую в своей нищете, приехавшую с другого конца Европы ради образования. Зачем?

И зачем господину Зафту?..

А вот и мадемуазель Полина вразвалочку спускается по лестнице, донельзя довольная собственной персоной. Она здоровается с гоподином Зафтом, и он отвечает ей сквозь зубы. У нее на кухне своя коробка, роскошное содержимое которой она выкладывает на стол.

Однажды она объявила:

- Не могу есть на клеенке.

Ей выдали в единоличное пользование красно-белую клетчатую скатерть. Каждый вечер ее толстые, как сосиски, пальцы с ухоженными ногтями перебирают содержимое коробки; там копченый гусь, присланный ей из дому, ливерная колбаса, сыр, яйца.

Кухня невелика. Мы все сидим нос к носу. Наша семья ест на ужин бутерброды с тонким ломтиком сыра или вареньем. Дезире ждет конца трапезы, чтобы поскорее приняться за газету, в которой пишут про Вильгельма II и неизбежность войны.

- Феррер Гуардия Франсиско (1859-1909) - испанский анархист, расстрелян при подавлении республиканского восстания в Барселоне.

Пока все спокойно и мирно до омерзения. Но в университете города Льежа учится не меньше двух тысяч иностранцев. На улицах попадаются китайцы, японцы, румыны, русские - русских больше всего, и все они бедняки, все ожесточены.

Вчера Анриетта водила меня на почтамт. Там она завела на меня и на брата по сберегательной книжке и на имя каждого положила по двадцать пять франков.

- Главное, не рассказывай отцу.

Вернувшись, она спрятала две желтые книжечки в буфет в стиле Генриха II.

Эти русские добиваются ученых степеней. А если вдуматься - одно и то же.

Но трагично, что все эти маленькие люди не понимают друг друга. Каждый живет в отдельной ячейке, в кругу света от собственной лампы. И в каждом из светлых кругов тепло от трепетных надежд.

Но люди не знают, какая сила влечет их и куда.

Для тети Анны весь смысл жизни сосредоточен на ее чувстве собственного достоинства, и все-таки она изо дня в день, принося себя в жертву, улыбается пьяным посетителям, у которых за голенища сапог заткнуты кнуты.

Анриетту точит навязчивая идея обеспечить себя и детей. Она слишком хорошо узнала нищету, когда жила с матерью и кипятила в кастрюлях пустую воду.