«Я всегда на стороне слабого». Дневники, беседы - [63]

Почему?

Потому что в результате поднявшейся волны мне пишут: «сука, сдохни» и «пусть дети твои сдохнут», «хоть бы снаряд на тебя упал с твоими детьми». Мне отвратительно это читать.

Ты сейчас сказала о том, что меня крайне удивило в реакции либерально, гуманистически настроенных людей на историю с вывозом тобой детей из Донецка. Никто из них — а среди них есть журналисты — не захотел разобраться в том, что в реальности происходит. Узнать, например, что дети выезжают в Россию и возвращаются обратно вместе с родителями. Напротив, выпадам против тебя были присущи убежденность в твоей вине, доходящая до абсурдности, кликушества, хамства. Мне показалось, что ты задела некую болевую точку, вызвав у твоих критиков даже более острую реакцию, чем сама власть и Путин. Как ты думаешь, почему?

Наверное, я для них — Путин. Наверное, таким они видят Путина, я им его напоминаю… Я не хотела этого говорить, но скажу. Болевая точка, о которой ты упомянула, называется импотенция, мужская несостоятельность. Почему женщина ездит на войну за детьми, а мужчины поливают ее за это дерьмом, сидя дома, в Москве или Германии, в тепле на диване?! Я даже ответить на их обвинения по существу не могу. Как я могу отвечать людям, которые не в теме, не понимают, чем я занимаюсь? Я скажу так: «Господа критики, хотите пожурить меня? Так приезжайте в Донецк, давайте там с вами пообщаемся. Или поезжайте вместо меня, спасите детей, сделайте это лучше, чем я! Ну, давайте! Я не права, а вы знаете, как надо? Так что вас останавливает? Возраст? Вранье! Украинцы пропускают через границу мужиков с русскими паспортами в возрасте от 50 и старше. Или пересекайте границу через Европу. В любом месте можете пересечь, взять с собой трех детей и этим спасти им жизни. Пересекайте, вывозите, делайте хоть что-нибудь, мать вашу! Почему вы ничего не делаете?!» Ведь, если вдуматься, это уму непостижимо — как можно попрекать спасенными жизнями?! Мужчинам — женщину попрекать! Вам что, лучше было бы, если бы дети, которых я вывезла, умерли? Если бы умер Никита Тепляков, нуждавшийся в пересадке почки, которого я вывезла поездом благодаря Володину, я не стесняюсь этого сказать. Вам что, легче бы жилось? Вы бы получили возможность написать пост: «Кровавый режим Путина задавил Никитку Теплякова». Или умер бы Куденко или моя Лена, которой пересадили кожу, и она как танцевала, так и будет танцевать. Она даже не хромает! Или умер бы Богдан с полностью раздробленным тазом, матери которого бетонная плита отсекла голову? Кому от его смерти лучше бы стало?!

У меня остался только один вопрос. Зачем ты все это делаешь? Ты можешь жить в Америке, радоваться общению с семьей, наслаждаться благополучием и спокойной жизнью, которые давно заслужила. Я понимаю, что есть внутренняя потребность помогать, что можно и нужно спасать детей и т. д. Но помогать и спасать, когда тебя за это еще и ругают последними словами, — это какой-то мазохизм. Если не ради будущих дивидендов, серьезной политической карьеры — зачем терпеть все это?

Наверное, потоки оскорблений и лжи, с которыми я сталкиваюсь, спасая детей, — это цена, которую необходимо заплатить за их жизни. Даром такие вещи не даются… Каждая спасенная, выхваченная из ада войны жизнь — это перелом хода вещей, предотвращение уже почти свершившегося зла. Существует мера, цена, которую я должна заплатить: мне нужно не только поехать и вынуть детей «оттуда», из-под снарядов и пуль, но и «здесь» пройти через пробивание камнями, публичное унижение. И знаешь, если за все эти «мразь» и «сука» в мой адрес Бог даст мне возможность спасти еще хотя бы одну жизнь, я согласна. Я приду к тебе в гости, поплачу и перетерплю.

Глеб Глинка После слов

«Любить значит жалеть, и если наслаждение тела соединяет, души соединяет боль».

Мигель де Унамуно.

«О трагическом восприятии жизни»

Меня попросили добавить несколько слов о Елизавете. Я разделил с ней свою жизнь, она мать моих детей, единственная жена, с которой я обвенчался, не разлучался и жил бок о бок три десятка лет. Писать о Елизавете и тем самым признавать, что она не вернется, мне удается с трудом.

О себе, о своей работе, она сама прекрасно писала, рассказывала — как в этой книге, которую вы держите в руках. И при жизни, и после ее гибели о ней много говорили, и вряд ли я смогу добавить что-то новое. Но все же я согласился засвидетельствовать, от себя, некоторые примечательные стороны ее трудов и дней.

О нашей совместной жизни я не буду распространяться. Мы всегда держали ее работу и публичную ее жизнь отдельно от наших супружеских и семейных отношений. Это не было сознательным, обдуманным решением, а, как мне кажется, естественным желанием с ее стороны оставить себе что-то исключительно свое. В итоге у нас сложился твердый, незыблемый, хотя и негласный, пакт — нашу личную жизни мы не будем выставлять напоказ. Она — наша. Только теперь, когда Елизавета ушла в вечность, я обнаружил, как мало существует фотографий, где мы вместе, вдвоем. Спасибо тем близким знакомым, которые такие фото мне прислали.

Елизавета была самым светлым и добрым человеком, которого я в жизни знал, и самым духовно близким. Она воплощала беспредельную доброту и любовь к людям. И действительно пропускала каждого несчастного, обреченного, убогого, увечного, безнадежно больного, погибшего через саму себя. Сердце у нее было огромное, всеобъемлющее, всеохватывающее. Любила она не на словах, а на деле. После себя Елизавета оставила бесчисленное количество тех, кому она помогла, кого выручила, поддержала, спасла. Только за последние три года она вывезла более 500 тяжелобольных и раненых детей Донбасса из-под бомбежки на лечение в Москву. Множество материалов о ее подвигах и о ней самой собрано в том числе в ряде документальных фильмов и на сайте http://www.pawlick.ru/projects/doctor_liza/index.htm.