Я все еще влюблен - [92]

Кинкель не только не стеснялся попрошайничать, но, попрошайничая, не стеснялся в Северных штатах выступать против рабства, а в Южных – за рабство. Самая же большая пошлость и глупость состояла, конечно, в том, что Кинкель точно определил, сколько стоит республиканская революция в Германии: ровно два миллиона долларов и двадцать тысяч талеров! Вот только бы достать деньги (около десяти тысяч талеров ему все-таки удалось выцыганить!) – остальное в этой ультрареволюционной затее «все просто»…

Леви знает и о предприятии Кинкеля.

– Гервега и Кинкеля, пожалуй, можно понять и в какой-то мере даже извинить, – старался быть рассудительным Маркс, – потому что оба они поэты, буйные головы, любители красивых безумств, что с них взять, но вы-то, господин Леви, юрист! У вас, казалось бы, должны преобладать трезвость, учет всех pro et contra.

– Что же нам остается – только сидеть и наблюдать? – словно для того, чтобы укор был особенно наглядным, Леви удрученно и растерянно опустил руки.

– Я действительно сижу – сижу все дни напролет в Британском музее, но это не значит, что я только жду революцию – я работаю на нее. Каждый должен найти свое место в этой работе. А поднимать восстание рабочих и вообще возбуждать население, не давая ему никаких твердых, продуманных оснований для деятельности, значит просто обманывать его. Это преступление. – Маркс гневно шагал по комнате и лишь изредка взглядывал на сидящего Леви. – Обращаться к рабочему без строго научной идеи и положительного учения равносильно пустой и бесчестной игре в проповедники, при которой, с одной стороны, полагается вдохновенный пророк, – он ткнул пальцем в сторону Леви, – а с другой – допускаются только ослы, слушающие его разинув рот, – и опять он ткнул пальцем в сторону Леви.

– Значит, – криво усмехнулся гость, – надо полагаться только на распространение научного революционного сознания?

– Вы напрасно усмехаетесь, – очень серьезно сказал Маркс, – сознание такая вещь, которую мир должен, – он произнес последнее слово с нажимом, – должен прибрести себе, хочется этого или нет. А люди без положительной доктрины ничего не могут сделать, да ничего и не сделали до сих пор, кроме шума, вредных вспышек и гибели самого дела, за которое они боролись.

– Возможно, – непонятно о чем сказал Леви, – но в данном случае, господин Маркс, уже поздно рассуждать. Подготовка к восстанию развернулась…

– Ничего не поздно, пока восстание не началось. Вы завтра же поедете в Германию и передадите своим единомышленникам мою точку зрения – мое решительное требование прекратить всякую подготовку к подарочному восстанию! Ясно?

Леви помолчал, что-то взвешивая, потом негромко, упрямо ответил:

– И все-таки я думаю, что выступление уже вряд ли удастся предотвратить. Рабочие встретили с энтузиазмом мысль о восстании. И они твердо уверены, что вы, Энгельс и все ваши друзья немедленно поспешите к ним, так как мы, конечно, будем сильно нуждаться в политических и военных руководителях.

– Разумеется, если восстание вспыхнет, – Маркс потряс перед собой вытянутыми руками, как бы взвешивая тяжесть возможных событий, – мы сочтем своим долгом явиться к рейнским рабочим, но я сильно опасаюсь, что при ваших весьма упрощенных планах вас четырежды успеют уничтожить прежде даже, чем вы сможете покинуть Англию.

– Так что же нам делать?

– Что вам делать в Германии, я уже сказал, – не скрывая гнева и презрения, ответил Маркс. – А сейчас садитесь сюда и напишите мне обязательство, что вы прекратите всякую подготовку к восстанию, – властным жестом он указал, куда надо сесть.

Леви послушно пересел за стол и написал требуемое. Маркс взял бумагу, внимательно прочитал, положил в стол.

– Твердо запомните, – жестко сказал он, – если до меня дойдут сведения о подготовке к восстанию – а я располагаю немалыми связями с Рейнской провинцией, – то я выступлю в прессе и, используя это ваше обязательство, разоблачу ваш безграмотный, отвратительный заговор. А теперь идите.

Леви вяло, опустошенно встал из-за стола, поклонился и вышел.

Маркс тяжело опустился в кресло…

Через несколько минут вошла Женни.

– Ты слышала, о чем мы тут беседовали с этим господином?

– Я слышала только начало. Это было занятно.

– Дальше пошло еще интересней, – мрачно проговорил Маркс. – Он, видишь ли, разочаровался в Лассале, а так как без идола такие люди жить не могут, то он избрал новым идолом меня. Это вечный тип людей. В области философии они поочередно делают идолами то Платона, то Аристотеля, то Гегеля…

Астроном Кирхер пригласил как-то одного иезуитского профессора посмотреть в телескоп, чтобы убедиться в пятнах на Солнце. Знаешь, что тот ему ответил? «Бесполезно, сын мой. Я два раза читал Аристотеля с начала до конца, и я не обнаружил у него никакого намека на пятна на Солнце. А следовательно, таких пятен и нет».

И вот теперь такие люди добрались до меня. Но у современного идолопоклонника, в отличие от его духовных прародителей, оказывается, есть потребность не только молиться на идола и проверять по нему пятна на Солнце, но и приносить ему жертвы, в данном случае это было названо «сделать подарок». И ты знаешь, какой презент он собирался преподнести мне ко дню рождения? Вооруженное восстание в Изерлоне и Золингене!