Я все еще влюблен - [91]

– Я вам уже сказал, – с нажимом проговорил Маркс, – что о Лассале лучше поговорить особо, мне тут многое неясно. Но так как вы не можете отказаться от принятой вами схемы и без нее, вероятно, не в силах закончить изложение своих мыслей, то я не стану больше возражать. И условно допустим, что все взоры обращены на меня. Что дальше?

– Господин Маркс! – по голосу Леви было ясно, что наконец-то он приступает к сути. – У вас скоро день рождения.

Неподдельное удивление и даже растерянность отразились на лице Маркса.

– Ну, не очень скоро, но, конечно, день рождения будет, – проговорил он.

– Я знаю: пятого мая. Но в данном случае это срок небольшой.

– Для чего – небольшой?

– Один момент, господин Маркс. Пятого мая ваш юбилей, вам исполнится сорок лет. И вот в день юбилея великого революционера…

– Извините, прежде всего какой же это юбилей – сорок лет? А кроме того, вы меня несколько старите.

– Неужели? – Леви растерялся и даже как-то сник.

– Уверяю вас – до сорока еще несколько лет. Я пока совсем молодой человек. А сорок – это страшно подумать!

– Ну, как бы то ни было, – довольно быстро пришел в себя Леви, – а пятого мая у вас день рождения.

– Не отрицаю. – Маркс все никак не мог понять, куда клонит гость.

– В этот знаменательный день мы, ваши единомышленники и почитатели, решили преподнести вам подарок…

– Бог мой! – Маркс сокрушенно развел руками. – Вот к чему городился весь огород! Не надо мне никакого подарка. И без этого мои враги кричат, что я эксплуататор, наживаюсь на рабочих… Но позвольте, – Маркс вдруг насторожился, – ведь о подарках вроде бы не принято предупреждать, а вы почему-то предупреждаете, и к тому же за несколько месяцев. Хотелось бы знать – почему?

– Видите ли, мы решили преподнести вам особенный и очень дорогой подарок…

– Особенные мне особенно не нужны, дорогие тем более. За всю мою жизнь самым дорогим подарком для меня были сорок долларов, которые в Америке один безвестный немецкий рабочий-эмигрант отдал моему товарищу на издание моей брошюры «Восемнадцатое брюмера». То был прекрасный подарок к тридцать четвертому дню моего рождения.

– Нет, господин Маркс, речь идет не о долларах, не о серебре или золоте… Мы преподнесем вам подарок, – голос Леви сделался пророчески-торжественным, – который только и может быть достойным великого революционера, бесстрашного борца, железного вождя пролетариата. Мы преподнесем вам восстание!

– Что?! – крикнул Маркс, вскочив, – он не поверил своим ушам.

– Мы положим пятого мая к вашим ногам, – продолжал декламировать Леви, – революционное восстание рабочих в Изерлоне, Золингене и других городах вашей родины – Рейнской провинции! Подготовка уже началась…

Маркс с трудом владел собой. Он подошел к окну, чтобы скрыть бешенство, полыхавшее в его глазах. Он лихорадочно думал. Как поступить? Легче всего, конечно, вытолкать гостя взашей, обозвав кретином. Но он уже не раз встречался с такими первобытными революционерами, с такими фанатиками, и ему хорошо известно, что они способны на все. Ведь Леви сказал, что подготовка уже началась. Речь идет не только о его, Маркса, репутации, а прежде всего о жизни многих рабочих, которых подобьют на восстание.

Кое-как совладав со своими чувствами, Маркс повернулся к гостю и довольно спокойно спросил:

– Сделать мне подарок – это единственная цель запланированного вами восстания?

– Может быть, оно послужит началом революции. А нет, мы будем рады и тому, если оно окажется лишь подарком ко дню вашего рождения – и ничем более.

– Господин Леви, – чеканя каждое слово, сказал Маркс, – у меня такое впечатление, что вы и ваши единомышленники не ведаете, что творите. Я уже не говорю о всей дикости и мерзости вашего плана приурочить восстание ко дню моего рождения – этим вы лишь дали бы моим врагам повод называть меня не только эксплуататором рабочих, доктором красного террора, но и Минотавром, требующим кровавых жертв. Дело еще и в том, что восстание в Германии сейчас бессмысленно.

– А разве не вы учили нас, – Леви простер к собеседнику свою короткопалую длань, – что оружие критики не может заменить критики оружием, что материальная сила должна быть опрокинута материальной же силой? Мы стремимся эти ваши смелые революционные мысли воплотить в действительность, и только. Все очень просто!

– Ах вот как вы изучали мои произведения… – Маркс безнадежно усмехнулся. – Господин Леви! Недостаточно, чтобы мысль стремилась к воплощению в действительность – действительность должна стремиться к мысли. В сорок восьмом году я сам покупал оружие для бельгийских рабочих, но сейчас в Германии нет революционной ситуации. Если нам удастся создать международную социалистическую рабочую организацию – а дело идет к этому, – то и она никогда не будет искусственно вызывать стачки или восстания.

Вплотную подойдя к Леви, Маркс спросил, помнит ли он о походе Гервега.

Да, Леви прекрасно помнит об этом.

А знает ли он о затее Кинкеля?

Готфрид Кинкель, тоже, как Гервег, поэт, долгие годы метался от одной крайности к другой. Не так давно он предпринял поездку в Америку с целью получения там займа в два миллиона долларов – «займа на организацию предстоящей республиканской революции в Германии», а также для сбора предварительного фонда в двадцать тысяч талеров.