Я все еще влюблен - [67]

– А мы надеемся быть полезными здесь, – решительно сказал Циц, вставая. Встали и все остальные депутаты, кроме Трюцшлера. Маркс тоже встал. Он сделал два шага вперед, помолчал и решил бросить уже самый последний свой аргумент:

– Господин Циц, а вы не подумали о том, что ведь может случиться так, что баденские и пфальцские повстанческие армии явятся сюда, во Франкфурт, безо всякого зова, сами? Вы будете поставлены перед фактом. Какую тогда вы займете позицию? Что станете делать? И это может случиться буквально в ближайшие дни.

– Доктор Маркс, вы напомнили мне сейчас другого доктора – врача Франсуа Распайля. – Циц вкусно пожевал полными губами. – В прошлом году он потребовал от Временного правительства Франции немедленного провозглашения республики, пригрозив, что в противном случае через два часа он явится во главе двухсот тысяч демонстрантов.

– И он явился бы! – стукнул ладонью по столу Энгельс.

– Да, вероятно, – спокойно согласился Циц. – Именно поэтому его требование было выполнено досрочно. Это произошло двадцать пятого февраля. Но, господа, вы все помните, что случилось в середине мая, ровно год назад. Распайль и кое-кто еще оказались в тюрьме. Увы, это факт, которого невозможно отрицать…

– Ну, ну, господин Циц, – мрачновато усмехнулся Маркс, – смотрите, не ошибиться бы вам с вашими аналогиями и сравнениями. В области истории они всегда сомнительны.

Циц не хотел продолжать разговор, опасаясь его новых рискованных поворотов. Дабы хоть что-то произнести, он переспросил:

– Итак, вы едете туда, где восстание?

– Да! – резко ответил Энгельс, тоже вставая.

– Конечно, теперь, когда «Новая Рейнская газета» закрыта… – начал было Шлёффель.

Трюцшлер вскочил:

– Как вы смеете! Вы хотите сказать, что люди едут в район восстания только потому, что им больше нечего делать? Для развлечения? Для забавы?

– Господа, господа! – Маркс примиряюще простер руки. Он еще надеялся если не сейчас, то хотя бы потом, позже все-таки извлечь некоторую пользу из левых депутатов, если, конечно, в скором времени Национальное собрание не будет разогнано. – Зачем такие страсти? Мы откровенно говорили, мы выяснили позиции, и уже в этом есть немалый смысл. Может быть, события ближайших дней еще заставят вас подумать о том, что мы тут вам говорили.

Начали раскланиваться. Прощание получилось сдержанным, даже холодным, даже неприязненным, несмотря на улыбки с обеих сторон.

Последним уходил Трюцшлер. В дверях он сказал:

– Господа, я был бы счастлив поехать с вами. Если найдете возможным взять меня, пожалуйста, сообщите.

– Благодарим вас за честный порыв, – дружески улыбнулся Маркс, – но в наши расчеты не входит увеличивать состав нашего легиона, – он шутливо ударил ладонью по груди себя и Энгельса. – Мы должны быть достаточно мобильны и оперативны.

– Жаль, – покачал головой Трюцшлер. – Во всяком случае, помните, что я всегда готов прийти вам на помощь.

– Спасибо.

Оставшись одни, все трое некоторое время молчали: Маркс и Энгельс ходили из угла в угол, Вейдемейер сидел за столиком. Вдруг Энгельс ударил кулаком в ладонь:

– Ах, как мне хотелось хоть кому-нибудь из них набить физиономию! Больше всех Цицу, конечно.

Маркс засмеялся:

– А меня, представь себе, больше всех злил почему-то Людвиг Симон, хотя он молчал, как рыба.

– Почему-то! – воскликнул Вейдемейер. – Ясно почему: он же, как и Целль, твой земляк – из Трира.

– Но я же этого не знал!

– Мало ли что! Видно, чувствовал.

– Боже мой, какое богатое разнообразие политических типов дал миру наш тихий славный Трир!

С кофейником и чашечками на подносе вошла Луиза.

– Господа, подкрепитесь.

– Очень кстати! – радостно потер руки Энгельс.

Все снова уселись за столик, взяли чашечки.

– Да, – задумчиво сказал Маркс, делая глоток, – следует со всей прямотой признать полный провал нашей миссии.

– А вежливости-то, вежливости-то сколько было потрачено! – вздохнул Энгельс.

– Ну, с твоей стороны особых затрат, кажется, не было, – улыбнулся Вейдемейер.

– Вот именно «кажется»! – подхватил Маркс. – Ты плохо знаешь Фридриха, и тебе трудно понять, сколько усилий стоило ему говорить с ними по-человечески.

– Иосиф, – вдруг переменил тему разговора Энгельс, – мне показалось, что скоро ты станешь счастливым отцом. Или я ошибаюсь?

– Нет, ты не ошибаешься.

– Ты подумай, Карл, что творится на белом свете! Кругом восстания, революции, Европа горит, а наши друзья обзаводятся потомством: ждет ребенка Даниельс, ждет Иосиф… Да ведь и ты тоже!

– Мне это нравится, – засмеялся Маркс. – Значит, коммунисты уверены в будущем.

– Молодцы! – Энгельс вскинул вверх чашечку, словно она была с вином.

– Как решили назвать? – спросил Маркс.

– Если мальчик, – счастливо улыбнулся Вейдемейер, – Отто, в честь шурина.

– Но он же насквозь пропитан мелкобуржуазно-утопической чепухой, и работать тебе с ним в газете трудно. – Энгельс поставил чашечку с легким стуком на стол. – В честь такого человека?

– Что делать! Жена настаивает, она любит брата.

– Конечно, с этим нельзя не считаться, – сказал Маркс. – Ну а если девочка?

– Тогда Лаура.

Маркс насторожился:

– А это в честь кого?

– У тебя есть Лаура, пусть будет и у меня.