Я все еще влюблен - [66]

– А что произошло в Эльберфельде? Ведь вы только что оттуда, – сказал Трюцшлер.

– Да, в сущности, то же самое: отряды действовали разрозненно. Вы только посмотрите: кончалось восстание в Дрездене – начиналось в Дюссельдорфе, кончалось в Дюссельдорфе – начиналось в Эльберфельде… Если и теперь не возникнет единый центр, если вы не возглавите движение, то сперва будет подавлено восстание в Бадене, потом – в Пфальце или наоборот. А затем, впрочем, может быть, даже и до этого, покончат и с вами.

– И он о том же! – досадливо воскликнул кто-то.

– Конечно! – сразу отозвался Энгельс. – Как может быть иначе?

Энгельс опустился на стул. Опять воцарилась тягостная тишина. Она длилась дольше, чем в первый раз, нарушил ее снова Циц, он проговорил медленно, как бы раздумывая:

– Нет, господин Маркс и господин Энгельс, мы благодарим вас за приезд и благие побуждения, но – я надеюсь, мои коллеги разделяют мой взгляд – все, что вы сказали, все, к чему вы нас призывали, нам не подходит. Мы предпочитаем бороться иначе…

Энгельс нервно щелкнул пальцами по крышке стола. Маркс, опасаясь с его стороны резкой выходки, мягко положил левую руку на его рукав, а правую призывно вытянул в сторону говорившего:

– Но ведь вы же, господин Циц, и ваши коллеги по Собранию несете немалую моральную ответственность за начавшееся восстание, вы инспирировали его.

– То есть как? – опешил Циц. Его сытые губы от злости словно усохли. – Вы имеете в виду конституцию, которую мы приняли?

– Конечно, и конституцию, но не только. – Марксу этого не хотелось, но ход встречи вынуждал его прибегнуть к весьма рискованному доводу. – Вы все, господа, и устно в стенах Национального собрания, и в газетах многократно заявляли, что пойдете на любые жертвы ради имперской конституции, что готовы погибнуть вместе с Национальным собранием. Разве не так? – быстрым, цепким взглядом он пробежал по лицам депутатов.

Те молчали.

– Так! – с болью в голосе воскликнул Трюцшлер.

– И что же? – Огромным усилием воли Маркс сдерживал свое негодование, оно пробивалось только в дрожании его темных ресниц. – А то, что множество людей в разных концах Германии поверили вам, отнеслись к вашим обещаниям и призывам несколько серьезнее, чем вы рассчитывали. Точнее говоря, они отнеслись к ним вполне серьезно. Они взялись за оружие, они действительно готовы умереть с вами, но, оказывается, вы не собирались и не собираетесь умирать. Для вас все было лишь словесной игрой!

– Позвольте! – раздалось сразу несколько голосов. – Это уже…

– Господа, это только факт, – не дал перебить себя Маркс. – Разве, например, Фридрих Целль, адвокат из Трира, мой земляк, не ваш коллега по Национальному собранию? – Он расчетливо назвал отсутствующего Целля, а не кого-нибудь из сидящих здесь, хотя едва ли не каждый из них годился для этого места его речи. – Так вот, городской гласный Целль, как вы знаете, председательствовал на конгрессе представителей рейнских общинных советов, состоявшемся две недели тому назад в Кёльне. Этот конгресс принял весьма решительное постановление. Оно содержало призыв ко всем мужчинам, способным носить оружие, быть готовыми отстоять имперскую конституцию; и оно требовало отставки правительства Бранденбурга – Мантёйфеля в Берлине; оно даже угрожало отпадением Рейнской провинции от Пруссии, – и подо всем этим стояла подпись вашего собрата Фридриха Целля. Так или не так? – Маркс с такой яростью вперился в глаза Цица, что тот негодующе опустил их.

– Так, конечно так! – воскликнул Трюцшлер. – Все это святая правда.

– А где господин Целль сейчас? – как бы желая немедленно получить его, Маркс протянул растопыренную смуглую ладонь к депутатам.

– Мы не знаем. Он куда-то уехал, – попытался отмахнуться Хаген.

– Странная неосведомленность о своем коллеге! – иронически пожал плечами Маркс. – А вот мы располагаем достоверными сведениями о том, что Целль в качестве комиссара Франкфуртского имперского правительства отправился в Баден.

– Это действительно так, – вставил Вейдемейер.

– И как вы думаете, господа, чем он там занимается?

Все молчали, напряженно глядя на Маркса. Тот дал паузе созреть вполне и сорвал ее:

– Он призывает восставших к спокойствию – всех, и способных и неспособных носить оружие! Таким образом, в начале мая в Кёльне ваш коллега был пламенным революционером и звал за собой народ, а в середине мая в Карлсруэ он уже стоит поперек пути народа.

Депутаты зашевелились, зашептались, задвигали креслами. Молчавший до сих пор Шлёффель вдруг оживился:

– Доктор Маркс, а вы, лично вы, и господин Энгельс, что намерены делать сейчас, в эти тревожные дни?

Маркс не успел открыть рта, как Вейдемейер выпалил:

– Они едут туда, где восстание. Энгельс уже принял участие в эльберфельдском восстании, и не его вина, что он не смог остаться там до конца. А теперь – Баден и Пфальц! Борьба против пруссаков и баварцев, соединившихся в едином союзе.

Энгельс движением руки остановил Вейдемейера и сказал:

– Да, господа, мы направляемся туда, чтобы разделить с восставшими их участь. У нас, как и у всех членов Союза коммунистов, слово не расходится с делом. Мы надеемся быть полезными там.