Я все еще влюблен - [137]

– Я услышала, что тут читают стихи.

– Со стихами мы уже покончили, Лиззи. Сейчас речь совсем о другом. Призываю тебя в свидетельницы справедливости того, что я хочу сказать нашему молодому другу о его будущем тесте… То, что вношу я, дорогой Лафарг, Мавр может легко сделать и без меня, за исключением, может быть, двух-трех специальных областей. А то, что сделал он, я никогда не мог бы сделать. Маркс стоит выше, видит дальше, обозревает больше и быстрее всех нас, его единомышленников и друзей.

Лафарг вопросительно взглянул на Лиззи.

– Фред напрасно призвал меня в свидетельницы, – покачала она головой. – Я не берусь судить о таких вещах. Я только знаю твердо, что они не могут жить друг без друга.

– О женщина! – воскликнул Энгельс. – Мы только что так возвышенно говорили о вашем роде, и вот ты явилась, чтобы все опровергнуть… Нет, дорогой Лафарг, это не слепое восхищение. Я действительно всю жизнь играю вторую скрипку и чрезвычайно рад, что у меня такая великолепная первая скрипка. Особенно ясно это всегда становилось в кризисных ситуациях в дни революционного развития событий. В момент, когда надо действовать быстро, Мавр, как никто, умеет найти верное решение и тотчас направить удар в самое важное место. В спокойные времена случалось, что события подтверждали мою, а не его правоту, но в революционные – его суждение почти всегда безошибочно.

– Фред! Ты послушай, какую хулу изрыгает на меня этот неблагодарный человек! – В двери столовой появился Гумперт, а за ним его многолетний пациент.

– Да, – входя вслед за врачом, сказал Маркс. – Я утверждаю, что мой «Капитал» был бы окончен гораздо раньше, если бы он не давал мне от моих проклятых карбункулов мышьяк. Я от мышьяка глупею!

Всем стало смешно. И когда разошлись по своим комнатам, то еще долго улыбались, вспоминая жалобу Мавра.

•

Бракосочетание Лауры и Лафарга состоялось весной следующего года – второго апреля. Маркс и Энгельс присутствовали при этом в качестве свидетелей. Но на свадьбе, которую справили восьмого апреля, Энгельс из-за неотложных деловых обстоятельств быть не мог.

Получив от Энгельса очередное письмо, Маркс позвал Лауру с Лафаргом и сказал им:

– Оказывается, ваша свадьба отмечалась повсеместно. Смотрите, что пишет Фред. – Он взял листок и прочитал: – «Свадьбу мы здесь тоже отпраздновали. И с большой торжественностью: собакам надели зеленые ошейники, для шести ребят был устроен званый чай, огромный стеклянный кубок Лафарга служил чашей для пунша, даже ежа напоили пьяным».

– Как это мило! – сказала Лаура.

А Маркс вдруг снова вгляделся в текст письма и воскликнул, видимо обиженный за своего зятя:

– Позвольте, почему Фред пишет «стеклянный кубок»? Он же хрустальный!

– Нет, Мавр, – бесстрашно глядя в глаза тестю, проговорил Лафарг. – Кубок действительно стеклянный.

– И вам это было известно?

– С самого начала, Мавр. Еще в Бордо.

– Да как же вы посмели морочить мне и Энгельсу голову?

– Я бы, конечно, мог сослаться на безумие влюбленного, но не делаю этого. Мои действия были совершенно сознательные. Я знал, что вам будет более приятно, если я подарю Энгельсу не стекло, а хрусталь, и вы больше расположитесь ко мне, что, в свою очередь, могло приблизить наш брак с Лаурой.

– Но Энгельс! – продолжал ужасаться Маркс.

– Энгельс, я это заметил, сразу понял, что кубок стеклянный. Как благородный человек, он промолчал об этом тогда и молчал еще семь месяцев. Но как человек, для которого истина дороже всего, он теперь, после свадьбы, разоблачил мою военную хитрость. Видимо, в воспитательных целях он хочет, чтобы мы с самого начала совместной жизни привыкли к сочетанию меда и дегтя.

– Как всегда, Фред поступил мудро, – решительно, но и с ноткой примирения в голосе сказал Маркс.

Глава десятая. Последний день неволи

Энгельс сидел после завтрака в своем кабинете и листал газеты. Через полчаса ему надо идти в контору. Но до этого обязательно должно произойти некое замечательное событие, предвкушением которого он живет вот уже несколько дней. С треском распахнется входная дверь, послышится быстрый топот легких ног и с захлебывающимся от радости криком: «Ангельс! Ангельс! Где ты? Это я – Кво-Кво, китайский принц!» – в дом ворвется девчонка. Она вихрем пронесется по всем комнатам, как бы ища его, хотя прекрасно знает, что он ждет ее здесь, в кабинете; где-нибудь по пути громко чмокнет Лиззи и, наконец, подобно снаряду – дверь настежь! – ворвется сюда. Он выйдет из-за стола ей навстречу и удивленно спросит:

– Ты китайский принц Кво-Кво?

– Да! – звонко ответит она и яростно, отчаянно тряхнет густыми черными волосами.

– Это неправда, – сурово скажет он, – ты злой карлик Альберих из старой сказки.

– Да! – еще звонче крикнет она и еще отчаяннее тряхнет волосами.

– Нет, – совсем сурово, почти мрачно скажет он, – ты не китайский принц и не карлик Альберих, ты лондонская замухрышка Тусси!

– Да! Да! Да! – как галчонок, прокричит она и чуть не от порога кинется ему на шею, повиснет, прижмется лицом к бороде и заболтает в воздухе ногами. Потом он поставит ее на пол, поцелует в обе щеки и скажет:

– Ну, выкладывай…