Я все еще влюблен - [113]

– Сто фунтов? Где он мог столько взять? – Маркс был и обрадован и смущен. – Ведь он и сам получает несколько фунтов в неделю…

– Он пишет, что собрал эти деньги необычайно смелой комбинацией.

– Что еще за комбинация? Уж не ограбил ли он банк в Манчестере?

– Ради тебя он способен и на это.

– Он способен на большее. Какая трагедия, что он тратит свои исключительные дарования на торговлю!.. Как, когда, чем я смогу расплатиться с ним?

Маркс не рассказал жене ни о визитах в железнодорожное бюро, ни о втором плане. Лишь с Энгельсом он поделился этим в одном из ближайших писем.

Глава шестая. Белая ворона

Энгельс проснулся в отличном настроении, как это было почти каждый день после недавнего возвращения с Джерси. Ему вспомнилась фраза из полученного вчера письма Карла: «Хотя сам я испытываю финансовую нужду, однако с 1849 года я не чувствовал себя так уютно, как при этом крахе».

Из столовой послышалось тихое позвякивание посуды.

– Мери! – весело крикнул Энгельс. – Посмотри, какой сегодня ветер.

Судя по шороху шагов, жена тотчас подошла к окну, чтобы взглянуть на флюгер, вертевшийся на соседнем доме.

– Восточный, Фридрих, все еще восточный, – громко сказала она, возвращаясь к столу. – Вставай, пора.

Но и эта весть не испортила настроение Энгельсу. Не будет же ветер все время дуть в одном направлении. Ничего, еще день-другой – и переменится!

Он встал, надел халат и сел к столу, чтобы взглянуть на свое написанное вечером ответное письмо Марксу. Оно получилось длиннющим. Зато, кажется, все сказал, что хотел, и ответил на все вопросы дотошного друга. Что еще?..

На всякий случай он опять пробежал глазами его письмо. Рядом лежало письмо Женни. Он заглянул и туда. С особым сочувствием, как и вчера, прочитал в нем последнюю страницу: «Не правда ли, ведь испытываешь даже радость по поводу всеобщего краха и всеобщей перетряски старой дряни… Хотя мы очень ощущаем американский кризис на нашем кошельке, поскольку Карл вместо двух раз в неделю пишет не более одного раза в „New York Daily Tribune“, однако Вы легко можете себе представить, какое приподнятое настроение у Мавра. Вновь вернулась вся его прежняя работоспособность и энергия, так же как бодрость и веселость духа, находившегося в подавленном состоянии в течение ряда лет с тех пор, как нас постигло великое горе – утрата любимого ребенка…[9] Днем Карл работает, чтобы обеспечить хлеб насущный, ночами – чтобы завершить свою политическую экономию».

Энгельс задумался. Конечно, он тоже должен написать о своем нынешнем настроении. Мавр прочитает это с не меньшим интересом, чем описание кризиса в Манчестере.

Энгельс обмакнул перо, еще чуть помедлил и стал писать: «Со мной, кстати, то же, что и с тобой. С тех пор как в Нью-Йорке спекуляция потерпела крах, я больше не мог найти себе покоя на Джерси и при этом всеобщем крахе чувствую себя необычайно бодро. За последние семь лет меня все же несколько затянула буржуазная тина, теперь она смывается, и я снова становлюсь другим человеком. Кризис будет так же полезен моему организму, как морские купания».

Все? Энгельс положил перо и посмотрел на улицу. Там разгорался ослепительно яркий холодный зимний день. Он минуту-другую подумал, и перо снова побежало: «В 1848 году мы говорили: теперь наступает наше время; и в известном смысле оно наступило; но на этот раз оно наступает окончательно, теперь речь идет о голове».

Он опять остановился, вспомнил об усиленных занятиях Мавра и дописал: «Мои занятия военным делом приобретают поэтому более практическое значение; я немедленно займусь изучением существующей организации и элементарной тактики прусской, австрийской, баварской и французской армий, а сверх того – еще верховой ездой, то есть охотой за лисицами, которая является настоящей школой».

Пожелав в последних строках здоровья жене и детям, Энгельс вложил письмо в конверт, заклеил его, надписал адрес и поднялся из-за стола.

– Мери, – сказал он, входя в столовую и целуя жену, – ты когда нынче пойдешь на почту?

– Часа через два, не раньше. У меня много дел.

– Ну, это мне не подходит. Придется зайти на почту самому.

– Я тебе не советую.

– А что такое?

Не отвечая на вопрос, Мери осторожно подвела мужа к окну, чуть отодвинула у самого края штору и сказала:

– Смотри. Видишь там субъекта в узком сером пальто, похожем на шинель? Он уже третий раз проходит мимо нашего дома и все косит глаза на окна.

Энгельс знал, что за ним ведется усиленная полицейская слежка. В иные дни он не мог и шагу ступить без того, чтобы два, а то и три шпика не следовали за ним по пятам. Утром они сопровождали его до торговой конторы фирмы на Саузгейт Дин-стрит, семь; днем они топтались у подъезда его деловой квартиры в центре города, если у него была там в это время встреча с приехавшим отцом, с кем-то из братьев или с каким-нибудь коммерсантом; вечером они крались вслед за ним до клуба, а потом – до этого тихого дома на окраине, где он жил. Чтобы не волновать Мери, он обо всем этом ни слова не говорил ей, он лишь просил ее отправлять корреспонденцию – то была ее добровольно взятая на себя обязанность – по возможности на разных почтовых отделениях города: имелись неопровержимые доказательства того, что их переписка с Марксом частенько перлюстрируется.