Я все еще влюблен - [105]

– Ну, и как же с газетой? – спросил Энгельс.

– Пришлось все рассказать газетчику Он, конечно, не поверил, должно быть, счел сумасшедшим и из опасения дал два экземпляра.

Энгельс еще налил хереса – Марксу и себе полные бокалы, а Шрамму лишь треть, и тот снова не протестовал.

– А, однако же, согласитесь, друзья, – все не умолкал Шрамм, – что на свете не так уж много людей, которые при жизни удостаиваются некрологов.

– Кажется, такое случалось с Талейраном, – заметил Маркс.

– С Талейраном! – едва ли не возмущенно воскликнул Шрамм. – Так ведь он прожил чуть не девяносто лет, а мне еще только будет тридцать шесть… И вот после всего этого, господа, – он встал, опираясь одной рукой о спинку кресла, а другой сжимая бокал, – после того, как меня не разнесли ошалевшие лошади, не подняли на штыки датчане, не застрелил Виллих, не сгноили тюрьмы, после прижизненных некрологов – после всего этого мне бояться чахотки, или, как ныне стали говорить, туберкулеза?

Шрамм, видимо, почувствовал себя хуже и лег в постель. Некоторое время все молчали. Потом уже совсем спокойным и словно усталым голосом он спросил:

– Скажите, друзья, а вы все еще сердитесь на меня за ту антверпенскую дуэль?

– Ведь ты знаешь, – ответил Маркс, – что Виллих и Техов печатно обвинили нас с Фридрихом в том, будто мы натравливали тебя на Виллиха и сознательно вызвали вашу ссору, будто у нас была коварная и жестокая мысль – посредством этой дуэли устранить своего политического противника, то есть его, Августа Виллиха. А Карл Фогт, как я слышал, повторяет и распространяет эти вымыслы и ныне.

– Какой вздор! – Шрамм ударил кулаком по одеялу. – Жаль, что погиб мой секундант Мисковский. Он рассказал бы… Когда мы с ним явились на место поединка, Виллих и его секунданты уже выбрали площадку и отмеряли расстояние. Виллих первый занял исходную позицию. Когда я пошел на свое место, Мисковский остановил меня и сказал: «Смотри, твой противник стоит в тени, а ты будешь на прекрасно освещенном месте. У него гораздо лучше позиция, чем у тебя». Я в ответ только махнул рукой и сказал: «Пусть будет так!..» Энгельс, дай мне еще хереса, я выпью за погибель этих негодяев.

– Нет, хватит.

– А как мы сделали свои выстрелы! – Шрамм не обиделся на отказ и вроде бы тотчас забыл о хересе. – Когда его секундант Техов подал команду «Сходитесь!», я, не целясь, выстрелил просто в сторону Виллиха и, конечно, не мог в него попасть. А он медленно подошел к самому барьеру, тщательно прицелился и бабахнул в мою разнесчастную голову. Вот, до сих пор метка, – он провел пальцами по длинному шраму с левой стороны широкого лба. – Если бы на один сантиметр поточнее – и все, и о Конраде Шрамме появился бы лишь один-единственный некролог, а «Кёльнская газета» и «Новое время» остались бы без работы…

– Видишь ли, дело не только в бессмысленной опасности, которой ты подвергал свою жизнь, – сказал Маркс, – или в клевете на нас с Фридрихом. Дуэль сама по себе – пережиток пройденной ступени культуры.

– Мавр! – укоризненно воскликнул Шрамм. – Ты что же, принципиальный противник всякой дуэли? Но ведь и сам дрался, и Фридрих, и ваш лучший друг Вольф…

– Лупус? – перебил Энгельс. – Нет, Лупус не дрался. Он лишь вызвал однажды на дуэль Карла Фогта, когда тот произнес во франкфуртском Национальном собрании – они оба были его депутатами – клеветническую речь против только что закрытой «Новой Рейнской газеты». Но до дуэли дело не дошло. Фогт отказался стреляться, его шкура слишком-де драгоценна отечеству, чтобы подвергать ее такому риску.

– Но все-таки он вызвал! – Шрамм ткнул пальцем воздух перед собой. – И дуэль не состоялась не по его вине…

Маркс видел, что Шрамм ждет от него ответа, который до конца разъяснил бы дело.

– Я ставлю дуэль, – сказал он, – всецело в зависимость от ситуации в том случае, что к ней можно прибегнуть в виде исключения при крайних обстоятельствах. В случае с Виллихом обстоятельства были вовсе не таковы.

– Но он же наглец!

– И все же дуэль тут была совершенно неуместной. Два члена Центрального комитета Союза коммунистов едут из Лондона в Антверпен с единственной целью – продырявить друг друга… Времена слишком серьезные, чтобы заниматься подобными вещами.

– Ну а если бы тебя вызвали на дуэль?

– Скорей всего, я бы в ответ только посмеялся.

– Но все стали бы говорить, что ты трус!

– Плевать мне на это. Я люблю повторять слова Данте: «Иди своей дорогой, и пусть люди говорят все, что им угодно».

– И ты поступил бы так же? – Шрамм повернулся к Энгельсу.

– Конечно, – пожал плечами тот. – Если, разумеется, не будет каких-то особых, исключительных обстоятельств, о которых говорил Мавр.

– Но что вам дает такую спокойную уверенность?

– Что? – Маркс взглянул на Энгельса и продолжал далее как бы от лица обоих: – Дуэль не нами придумана, мы заимствуем ее у привилегированного класса. Требование разных господ, чтобы столкновения с ними разрешались непременно путем дуэли, как принадлежащей им привилегии, необходимо беспощадно высмеивать. Признавать такое требование было бы прямо контрреволюционным. Наша партия, конечно, не может его признавать.