Я возвращаю долг - [18]

Сперва мы у этой, из опеки, жили. Но родитель долго не выдержал — не выпить шибко, не погулять. Вернулись в свою квартиру. Отец пил, приводил домой таких же алкашей и наркоманов. Я все реже там бывал, пропадал на заброшенном заводе, чердаках домов... Бродяжничал и воровал еду в магазинах... С каждым днем отец все больше падал на дно, теряя человеческий облик. А я торжествовал! У меня внутри жил монстр, который ждал его агонии и смерти...

Не знаю, кем бы я стал, может, таким же моральным уродом, как отец... но однажды я встретил твою маму, Петя...

Стыдно признаться, но, помимо ненависти к отцу, я не любил мамочек с детьми. Эта неприязнь пришла ко мне не сразу, но засела глубоко внутри меня. Каждый раз, видя очередную женщину с коляской, либо за руку с малышом, я приходил в бешенство. Отчего? У меня же такого не было в детстве, а очень хотелось..

На дворе стояла весна. Снег уже местами растаял и превратился в большие грязные лужи. В тот день мне исполнилось одиннадцать лет, но никто не отмечал мой день рождения. Сейчас даже не понимаю, как я, ребенок, жил с такой ненавистью внутри, потому что праздники я тоже ненавидел. В такие дни вся семья должна собираться за праздничным столом, который с любовью накрывает мама; в доме царит веселье…У меня этого не могло быть априори.

Утром я проснулся от тяжело подзатыльника: отцу нужна была новая доза, вот он и отправил меня за деньгами. Его не волновало, где их возьмет маленький ребенок, как и не волновал сам ребенок.

Желудок сводило от голода, в глазах стояли злые слезы. Я не понимал, куда бреду. Пока в парке не встретил молодую девушку с коляской. Она тихонько шла по аллее. Девушка была одета в белую куртку и голубые джинсы. Худенькая, стройная, с огромной косой... и глазами... как чистое голубое небо... тогда я подумал, что, наверно, феи в сказках такие же. Девушка наклонилась над коляской и заулыбалась, а во мне мгновенно вспыхнул инстинкт зверя, чуть от злости не оскалился — ребенку своему улыбнулась.

Злость, обида на весь мир, разрушенное детство подталкивали меня совершить какую-нибудь гадость. Я стоял рядом со скамейкой, около которой на земле лежал кем-то забытый мяч. Схватил его и ударил ногой, направляя в сторону девушки, но промазал. А она, словно не заметив, остановилась около соседней скамейки и присела. Я снова запустил мяч в нее, но она увернулась и засмеялась, показала мне язык и весело сказала:

— Мазила!

Потом неожиданно вскочила с лавочки и мастерски пнула мяч в меня. На этот раз еле спасся я. Она продолжала смеяться.

— У меня четверо племянников, скорее всего, твои ровесники — они меня всем премудростям футбола научили давно, — продолжая улыбаться, проговорила она и добавила, — подавай!

И я бросил ей мяч...

Это сейчас, имея какой-то жизненный опыт за плечами, я понимаю, что та картина казалась, наверно, глупой, но тогда, в тот весенний день, она перевернула мне жизнь. Чужая, молодая девушка, мать ребенка, без злобы и издевок просто играла в мяч с оборванным пацаном. Она не испугалась моей агрессии, не побоялась испачкаться, а весело гоняла мяч со мной по весенним лужам.

Добро всегда находит ответ в сердце, даже озлобленном и не знающем любви. Моя злость мгновенно испарилась, растаяла, как снег весной. Я снова стал ребенком, которого учили, как бить мяч... Реальность отступила, ушла куда-то в небытие, остался парк и эта девушка, которая подарила мне лучик своего тепла.

— А хочешь пирог с картошкой? — проговорила она неожиданно.

Хотел ли я? Да я умирал от голода, но боялся ей это сказать. Мне вдруг стало так стыдно за свой потрепанный вид, за голодный взгляд...

— Не бойся, не отравлю, — засмеялась она. — Правда, муж категорически отказывается их есть, но мне они нравятся. Валентин, пойдем.

Валентин... меня никто не называл полным именем: Валек, Валян, Валюха, последнее, самое противное — так меня отец звал. Гоняя мяч, она сказала, что ее зовут Верой, я в ответ назвал свое имя.

А есть хотелось, и я пошел. Она развернула небольшой сверток и протянула мне пирожок. Куцый, бледный на вкус, он был божественен. Я не заметил, как съел все. А Вера смотрела на меня и улыбалась.

— Вкусно? — спросила она.

— Очень, — только и смог пролепетать я.

— Это хорошо, значит, буду лепить их дальше. Может, Петька вырастет и тоже станет их есть с таким хорошим аппетитом, как у тебя.

Она ничего плохого не сказала, а я снова начал загораться злостью — голодный я, да, ну и что тут такого!

— А ты чего не в школе? — спросила она.

— Не хочу, только дураки учатся, — огрызнулся я.

— Зря ты так говоришь, — вздохнула Вера, — я бы сейчас с удовольствием поучилась.

— А зачем тогда рожала? — все сильнее распалялся я. — Родите и бросаете детей, все вы такие!

Вера некоторое время смотрела на меня, пронзая насквозь синевой своего взгляда, а потом проговорила тихо:

— Я никогда на свете не пожалею, что родила. Откажусь от всего, но не от своего ребенка. Пусть я только недавно стала матерью, пусть до конца не понимаю всю степень ответственности, но ради своего малыша, я пойду на все... А учеба — это так, мечты...

Она замолчала. Мы долго сидели в тишине. Ее слова что-то сломали внутри меня, разрушили что-то...