Я возвращаю долг - [15]

У нее опухоль головного мозга... Онкология развивалась давно, но прогрессировать начала в последние месяцы. Коля прав, его мама может скоро умереть.

Почему судьба так несправедлива? Почему на плечи одних она взваливает непосильную ношу, а другим дарует все блага? Чем Вера провинилась? Эти вопросы мучают меня, пока я сижу и жду ее возвращения.

Теперь понятно, почему ушел ее муж. Даже не раздумывая и не зная правды, очевидно, что этот слизняк не выдержал жизненных трудностей и свалил. Козлина! Сто пудов — к очередной бабе убежал. После встречи с Верой, до моего усыновления, я следил за их семьей, но ее я почти не видел, а этого козла встречал — он частенько приходил в мой двор к одной «разведенке». Такие уроды, как муж Веры, не меняются — уверен.

Закономерно ли все в нашей жизни? Да! Ожидая Веру из больницы, я каждую минуту понимаю: наша с ней встреча была неспроста. Когда-то она помогла мне, теперь мой черед. И я все сделаю, и обязательно помогу! Не только из-за того, что она мне дорога, а просто потому, что нужно делать добро и дарить людям веру в лучшее...

Мои размышления прерывает звук открывающейся двери — Вера вернулась домой. Слышны ее тихие шаги, звук наливающейся в бокал воды... очевидно, делает чай... черный, с одной долькой лимона... я тоже такой люблю. Захожу в кухню. Она стоит у окна, смотрит куда-то вдаль и пьет чай медленными глотками. Мне совершенно не хочется пугать ее, отрывать от созерцания чего-то важного для нее и совсем нет желания начинать этот неприятный разговор, но надо.

— Вера, — от неожиданности она вздрагивает и поворачивается, чтобы встретиться со мной взглядом, — как давно тебе поставили диагноз «рак»?

Я вижу в ее глазах шок, удивление, растерянность и боль. Она опускает вниз глаза, ставит бокал в мойку.

— Это не твое дело, — отвечает мне, наконец, грубовато.

— Почему? — глупый для меня вопрос.

— Потому что ты совершенно чужой человек, — она не смотрит на меня, говоря это, — и я не обязана рассказывать тебе все о своей жизни. Скоро ты сделаешь документы и уедешь.

— Вера, — начинаю, было, я.

— Как ты узнал? — быстро спрашивает она, перебивая меня.

— Мне Коля сказал, — не вижу смысла врать.

— Что? — она снова смотрит на меня — удивлена.

— Он решил, что я заберу его и братьев к себе... после твоей смерти.

Боль в ее глазах становится невыносимой. Мне хватает всего одного взгляда, чтобы почувствовать, как все мышцы скручивает от неприятных спазмов. Я не могу видеть эту ее боль! Она не должна так страдать! Как же хочется обнять ее, пожалеть, прижать к себе, сказать, что она не одна.

Словно почувствовав мои мысли, Вера быстро закрывает рот рукой и выбегает из кухни. Но я успеваю заметить слезы, бегущие по ее щекам. Не раздумывая ни минуты, бросаюсь за ней. Догоняю Веру у двери в комнату детей. Обнимаю и прижимаю к себе — она не сопротивляется, просто опускает голову мне на грудь и плачет. Ее слезы уже пропитали мою футболку, но мне плевать. Я мечтаю сейчас только об одном — чтобы вместе со слезами из нее вышла та ужасная боль, разъедающая Веру изнутри.

Когда первая волна слез и всхлипов чуть затихает, она шепчет:

— Я не могу... с каждым днем все тяжелее... у меня почти не осталось сил, чтобы смотреть им в глаза и улыбаться... они все понимают, все видят... как я их оставлю? Кому нужны мои дети?

Я впервые не знаю, что ответить... Что сказать этой хрупкой, красивой женщине? Поэтому молчу. А она продолжает дальше, но уже со злостью в голосе:

— Ладно, на меня все махнули рукой, я смирилась уже с этим, пережила предательство мужа и родителей. Привыкла, что меня уже похоронили заживо. Но в чем виноваты мои дети? Что они сделали такого, чтобы от них отворачиваться?

Вера злится — ее можно понять: копившаяся внутри обида, наконец, решила вырваться наружу. Но не это удивляет меня: про мужа понятно, но родители? Как они могли отказаться от своей дочери, как оставили ее — больную, одну с тремя детьми, без помощи? Это мне непонятно...

Злость, пробудившаяся в Вере, придает ей сил и толкает на отчаянные поступки. Она неожиданно вырывается их моих объятий и сверлит пылающим взглядом:

— Что тебе нужно? — почти шипит Вера, неотрывно смотря на меня.

— Я хочу помочь, — произношу спокойно, чувствую — впереди меня ждет буря.

— Я спрашиваю, — она просто буравит меня взглядом, — что тебе нужно? Откуда ты взялся такой хороший? С чего вдруг такая щедрость? Хочешь квартиру мою к рукам прибрать?

Останавливается на миг, прищуривается и продолжает:

— А может, ты извращенец?

От последней фразы мне становится не по себе. Кажется, ее банально несет, и у Веры просто истерика. Дальнейшие ее действия подтверждают мою догадку. Она бросается на меня с кулаками и орет:

— Ненавижу, вас всех ненавижу! Для чего Бог создал мужской род? Чтобы мы из-за вас страдали? Все беды из-за вас! Ненавижу... Вы лжецы!

Я не борюсь с ней, просто хватаю за руки и к себе прижимаю. Она какое-то время еще бьется в моих руках, а потом затихает, но снова начинает рыдать, тихо скуля:

— Я просто хочу жить... мне страшно умирать... я хочу видеть, как вырастут мои сыновья...

Отпускаю ее руки и обнимаю. Вера не противится, в ответ она обнимает меня. И этот ее жест откровеннее любых слов — ей нужно тепло, доброта, ласка, а главное — поддержка. Чуть отстраняюсь и ладонями дотрагиваюсь до ее лица. Смотрю в заплаканные глаза и произношу, как можно ласковее.