Я верю - [47]

Дедушка мысленно представлял себе все это. В своей памяти он вернулся на много столетий назад и увидел там лордов и леди, которые приближались к нему в своих великолепных нарядах, столь отличных от тех скучных, однообразных и грубых джинсовых комбинезонов, которые можно видеть на людях в нынешние дни всеобщего упадка. Дедушка размышлял, пока голос Внучки не пробудил его от этих дум.

— Дедушка, Дедушка, с тобой все в порядке? Я жду твоего рассказа. Ты ведь собирался многое поведать мне о прошлом, настоящем и будущем, а также о жизни и ее значении.

Дедушка откашлялся, в то время как его маятник продолжал шептать «тик-так, тик-так, тик-так», и заговорил:

— Внучка, — сказал он, — люди не осознают, что качающийся маятник представляет собою ответ на загадку Вселенной. Я старый хронометр, и я стою здесь уже так много лет, что основание моего корпуса искривилось, а мои механизмы скрипят при смене погоды. Но я должен кое-что тебе сказать. Нам, хронометрам старой Англии, известен ответ на загадку Вселенной. Нам известен Секрет Жизни, а также ведомы Секреты Потустороннего Мира.

Сказка, которую он поведал своей внучке, была новой, но она сочинялась веками. Эта сказка началась в незапамятные времена. Дедушка сказал, что в этой сказке ему придется объединить современную технологию с древней наукой, поскольку современная технология пока еще остается древней наукой.

— Деревья поведали мне, — сказал он, — что много-много тысяч лет назад была иная наука, иная цивилизация. И все, что сейчас считается современным, что принято называть последними изобретениями и современными процессами, — все это даже в те времена уже устарело.

Он на мгновение остановился и вдруг сказал:

— О, мне пора отбить новый час. Время пришло.

Он стоял в Большой Зале, крепкий и высокий, и тут изнутри его длинного корпуса раздался предварительный щелчок, потом послышались жужжание и мелодичный перелив. А затем он ударил полночь — двенадцатый час, когда один день умирает, а другой день рождается и начинается совершенно новый цикл. И, ударив в последний, двенадцатый раз, когда его молоточки остановились, дрожа, он терпеливо подождал, пока его Внучка пробьет тот же час для всех, кто вслушивается в тишину этой ночи.

«Внучка» была высока и стройна, не более ста лет от роду. У нее был очень приятный голос и чистая трель колокольчиков, в которой не было никаких фальшивых вибраций, а также никакого лязга и щелчков. И это было вполне естественно для столь юной особы, прожившей ничуть не более сотни лет. Теперь она стояла в лучах лунного света, проникавших сюда сквозь легкую тень от качавшихся за высоким окном ветвей. И пробегавшие по ее корпусу пальцы мерцавшего света украшали орнаментом ее башни и иногда касались ее стрелок, поднятых кверху, как руки человека, который молит о помощи в этот новорожденный день. Она слегка откашлялась, а затем ее колесики стали вращаться, молоточки поднялись и упали на прутья. Молоточками она отстучала свою песенку. Когда песня смолкла, часы начали бить: один, два, три, и так до двенадцати. На последнем, двенадцатом ударе она едва затрепетала, теряя все свои силы. Ее молоточки дрогнули, а гири, что были на концах цепей, тихо рокотали, ища новую опору внутри ее корпуса. Она кротко сказала:

— Прости, Дедушка, что я заставила тебя ждать. Я знаю, что на минуту отстала, Но скоро все наладится. Ты готов продолжать?

Дедушка улыбнулся своим мыслям.

«Все верно, — думал он, — молодежь должна уважать и почитать тех, кто намного старше».

Он улыбнулся и сказал:

— Да, Внучка, я продолжу.

— Через века, — сказал Дедушка, — люди пронесли уверенность в том, что религия облегчит тягость их противоестественной жизни. Они всегда стремились увидеть в Боге своего личного Отца, Который должен был заботиться о них, следить за ними, смотреть только на них и быть с ними более обходительным, чем с другими людьми. Бог должен был быть всегда тем, — сказал Дедушка, — кто всемогущ, кому можно молиться и кто, как можно надеяться, даст благоприятный ответ на эти молитвы.

Внучка согласно кивнула. И еще она кивнула, сочувствуя проходившему мимо дома тяжелогруженому составу. А где-то неуклюжая мышь наскочила на украшение и опрометью забралась на стол. Пискнув от ужаса, мышь спрыгнула со стола, бросилась к ближайшей норе и нырнула в нее, неистово взмахнув в воздухе хвостом.

Дедушка продолжил свой рассказ.

— Мы должны также рассмотреть, — сказал он, — современную технологию, которая, конечно же, является лишь рецидивом технологии старой. Все сущее — все, что ЕСТЬ, — это всего лишь некие последовательности вибраций. Вибрация — это волна, которая вначале поднимается, а затем опускается вниз. Потом она снова идет вверх и опять опускается вниз — и так целую вечность, — точно так же как наши маятники качаются сначала в одну сторону, где останавливаются, а затем они качаются в другую сторону.

Дедушка на мгновение умолк и тихо похихикал, поскольку цепь пошла вниз и соскользнула с зубца латунного колеса, которое было у него внутри, а висевшая внизу гиря слегка покачнулась, словно радуясь тому, что она еще на один зубец приблизилась к земле.