Я верю - [12]

Сознание Алджернона восприняло эту мысль с возмущением. Что за ерунду они говорят о принятии помощи? Что это за глупый вздор по поводу веры? Во что он МОГ бы поверить? Сам факт, что он должен во что-то поверить, вызывал у него сомнение. Ему хотелось не веры, а фактов. Фактом было то, что он умер от собственной руки. Второй факт состоял в том, что он видел свой труп. И третий факт — это то, что сейчас он пребывает в абсолютной темноте, погруженный в какую-то липкую, разбухшую субстанцию, сильно стесняющую его движения. А эти взявшиеся неизвестно откуда чудаки говорят, что он должен им верить. Хорошо, но во ЧТО он должен поверить?

— Ты находишься в стадии, которая следует после смерти, — услышал он то ли голос, то ли мысль, то ли внушение или явно нечто подобное, и относилось это нечто явно к нему.

— На Земле тебя неверно информировали, неверно учили и вводили в заблуждение. И если ты желаешь освободиться из тюрьмы, которую ты сам же и построил, то мы тебя вызволим.

Алджернон спокойно отдыхал и размышлял над существом вопроса, а затем стал думать в ответ.

— Хорошо, — рассудил он здраво, — если вы хотите, чтобы я вам поверил, то прежде всего вы должны объяснить мне, что со мной происходит. Вы говорите, будто я нахожусь на первой стадии после смерти, но я-то думал, что смерть — это окончание всего.

— Верно! — очень решительно вмешалась мысль. А возможно, это был Голос. — Верно! Ты окружен черными тучами сомнения, черными тучами недомыслия. Ты окружен мраком невежества. И это твое окружение существует благодаря тебе. Ты сам его создал, и только ты сам можешь его уничтожить.

Алджернону это почему-то не понравилось. Получалось, что во всем виноват он один. Тогда он сказал:

— Но у меня нет оснований во что-то верить, я могу лишь следовать тому, чему меня учили. Меня учили разным вещам в церкви, а когда я был еще мальчишкой, меня учили учителя в воскресной школе и моя Гувернантка, а теперь вы считаете, что я должен выбросить все это из головы лишь потому, что какое-то неведомое, непонятное внушение поступает в мое сознание? СДЕЛАЙТЕ нечто такое, что могло бы доказать мне, что там, за этим мраком, что-то есть.

И вдруг во тьме появился просвет. Внезапно мрак рассеялся по сторонам, словно кто-то раздвинул занавес, чтобы начать актерский дебют. Алджернон едва не лишился чувств от урагана яркого света и чудесных вибраций во всем пространстве вокруг. Он чуть не закричал от восторга перед этим движением. А затем — сомнение, а вслед за сомнением вокруг вновь стала сгущаться темнота, пока он снова не оказался погруженным в клубящийся мрак. Сомнение, тревога, самоосуждение, упреки в адрес учений этого мира.

Он начал сомневаться в ясности своего рассудка. Как такое возможно? Теперь он был уверен в своем безумии. Он решил, что страдал галлюцинациями. В своих мыслях он вновь вернулся к тому бразильскому растению, плоды которого он тогда проглотил. А что, если это побочный эффект, что, если он страдает продолжительными галлюцинациями? Да, он видел свой труп на полу. Но действительно ли видел? Как бы он мог видеть себя, если был мертв? Он вспомнил, как наблюдал за всем с потолка. Он вспомнил лысину на голове дворецкого. Хорошо, но если все это так, то почему он не замечал этой лысины раньше? Если все так, то почему он не замечал, что экономка носила парик? Он задумался над этим и не знал, согласиться ли с тем, что жизнь после смерти возможна, либо с тем, что он явно не в себе.

— Мы предоставляем тебе самому принимать решение, поскольку Закон гласит, что человеку нельзя помочь, если он сам не желает принимать помощь. Когда ты будешь готов принять нашу помощь — позови, и мы придем. И помни: тебе нет нужды держать себя В тобою же созданном замкнутом пространстве. Этот мрак — плод твоего воображения.

Время не имело никакого значения. Мысли появлялись и исчезали. Но Алджернону хотелось бы знать, какая скорость у его мыслей. Сколько мыслей имелось у него? Зная это, он мог бы вычислить, как долго он находится в его нынешнем положении и состоянии. Но время теперь не имело никакого значения. Ничто не имело значения, насколько он понимал. Он ощупал руками находившееся под ним пространство, и ничего не обнаружил под собой. Медленно, с бесконечным напряжением, он простер свои руки во всю длину. Вокруг не было ничего, совсем ничего, что он мог бы осязать. Ничего, кроме странной тяжести в движениях, как будто его руки двигались в каком-то сиропе. Тогда он поднес руки к своему телу и ощупал его. Да, его голова была на месте. Его шея, его плечи и, конечно, его руки тоже были на месте. Ведь именно ими он себя и ощупывал.

Но внезапно он и впрямь подскочил на месте. Он был наг, и от этой мысли его бросило в жар. А что, если кто-нибудь появится здесь и застанет его голым? В тех слоях общества, к которым он принадлежал, никто не должен был являться обнаженным — это было «не принято». Однако по крайней мере теперь он знал, что его человеческое тело осталось при нем. Но затем, когда он продолжил обследовать себя, его пальцы неожиданно замерли. Теперь ему стало очевидно, что он и впрямь безумен. Сошел с ума! Его чуткие пальцы вдруг наткнулись на те части тела, которые отстрелил ему снайпер-бур, а также на те фрагменты, которые были отрезаны ножом хирурга. Значит, он опять невредим! Очевидно, это была игра его воображения. Очевидно, думалось ему, он все еще умирает и смотрит на свое умирающее тело. Но тут он опять вспомнил, как наблюдал за собой с высоты. Интересно, как МОГ он наблюдать за собой, если фактически был умирающим телом? А если он все же мог наблюдать за собой с высоты, то, должно быть, некая его часть — его душа, или как ее там называют, — должна была бы выйти из тела. И уже сам факт того, что он был способен взирать на себя с высоты, подтверждал, что существует «нечто» после смерти.