Я вернусь! Неудачные каникулы - [23]

Но, ещё не дойдя нескольких шагов до Саши, я догадываюсь, в чём дело. Плачет.

— Ну чего ты? — Я слегка толкаю Сашу кулаком в бок, как это делает Витька со мной, когда хочет помириться после ссоры.

— Отстань! — сквозь слёзы, но довольно сердито говорит Саша.

«Отстань»! А если отстану? Если повернусь да уйду? Пусть едет одна. Сумку-то не выплачешь, её надо догонять.

Я больше не пытаюсь её утешить. Стою и молчу. А она плачет. Быстро темнеет. Становится прохладно.

— Надень кофту, — говорю я.

Она послушалась — надела. В кармане кофточки нашла платок, вытерла мокрые щёки. И кстати — из-за пригорка выскочила машина. Как раз в сторону райцентра. Саша подняла руку. Я поступил более решительно. Я вышел на середину дороги, что должно было означать: или задави, или подвези, так и так погибать.

Шофёр — огромного роста, голова чуть не упирается в потолок кабинки, великаньи руки небрежно лежат на баранке.

— Куда ехать?

Бас у него — как у артиста Михайлова.

— Полевая сумка… — Саша всхлипнула.

— Погоди, — останавливаю я её и сам, стараясь говорить коротко и толково, объясняю нашу беду.

Оказывается, великан не едет в райцентр. Километров сорок нам по пути, а там он свернёт в сторону. Просим подвезти хоть сорок километров. Это больше половины пути, всё-таки будем ближе к цели.

— Ты, девушка, садись в кабинку, — предлагает водитель.

Неужели Саша согласится?

— Нет, мы вместе.

Правильно. Мы вместе. Я прощаю её неблагодарность за эту жертву.

— Саша, не волнуйся, мы её найдём.

— Ты думаешь?

— Я тебе обещаю.

Кузов машины до половины завален свежей травой. Я полулежу, опираясь на кабинку. Сашу не радует дорожный комфорт. Как мне её развеселить?

— Ты жалеешь, что рядом с тобой я, а не Витька? — ревниво говорю я.

— Нет, не жалею.

— Как ты вообще к нему относишься?

— Хорошо отношусь.

— А ко мне?

— И к тебе хорошо.

— Значит, одинаково — ко мне и к Витьке?

— Одинаково.

Я уверен, что она врёт. Но не могу понять, в чью пользу.

Небо тёмное, ни единой звёздочки не видать. Чёрные поля лежат по обе стороны дороги, смыкаясь невдалеке с густо-синим небом. Фары услужливо расстилают перед машиной на асфальте светлый коврик.

— Саша, тебе холодно?

— Нет.

Я осторожно провожу ладонью по Сашиным волосам. Какие мягкие волосы! Я так и думал, что они такие мягкие, Саша молчит.

А километры с неумолимой быстротой ложатся под колёса нашей машины. Сорок километров — это сорок минут. Вон уже мелькают огни большого села. Это — в двадцати пяти километрах от нашего лагеря. Значит, ещё пятнадцать, и всё.

— Нам скоро сходить, Саша.

— И что же дальше?

— Будем ждать другую машину. Или пойдём пешком. Ты не бойся. Ничего не бойся.

— Я не боюсь.

Опять врёт. Боится. Но я сумею защитить её. Не знаю толком, от кого мне придётся защищать Сашу, но настроен я очень воинственно. Мужское, рыцарское, донкихотское чувство защитника женщин делает меня отчаянным, сильным и гордым. Сашенька, Сашенька, глупая девчонка, ну что бы ты делала тут без меня, одна, в этой чёрной степи?

Машина останавливается на перекрёстке дорог. Я спрыгиваю первым, снимаю с колеса малышку Сашу. Она совсем лёгкая, её можно нести на руках, как ребёнка.

Благодарим нашего богатыря-водителя — я ему ещё там, когда садились, объяснил, что у нас нет денег.

— Счастливо добраться, — говорит богатырь своим густым басом.

Машина вторит ему усиливающимся рычанием. Дразняще посвечивая малиновым огоньком, она уплывает в темноту.

Мы остаёмся одни. Чёрная степь спит. Тучи ползут по чёрному небу. Такая кругом тишина, будто мы с Сашей только что высадились с космического корабля на необитаемую планету.

— Ты не слышишь? — почему-то шёпотом, точно боясь нарушить эту мёртвую тишину, спрашивает Саша.

— Что?

— Ну, машины. Не гудит?

Я вслушиваюсь с таким напряжением, что становится больно в ушах. Не гудит.

— Нет машины, Саша.

Я беру её за руку. Сашина рука вздрагивает. Эх ты, а ещё хотела ехать одна. Тоже мне храбрая муха!

— Слушай, Саша… Ночью машины ходят редко. Мы можем без толку простоять здесь до утра. Какой в этом смысл?

— Ты хочешь… пешком? — робко спрашивает Саша.

— Тридцать километров — это не так страшно. Возможно, нам и не придётся идти все тридцать, нагонит какая-нибудь попутная.

— Что ж… ты прав. Идём.

Саша вздыхает.

— Солдаты делают переходы по семьдесят километров в сутки, — вдохновляю я свою спутницу.

— То солдаты…

— Ты смотри, небо посветлело. Вон луна выглядывает из-за облака.

— Только бы не потерялась эта проклятая сумка, — вздыхает Саша.

— Никуда она не денется!

Сумка не проклятая. Сумка обыкновенная. Но я доволен, что она осталась в машине. Хоть бы на нас напали бандиты. Или шакалы. Тогда Саша наконец поняла бы, что я за человек.

— У нас в техникуме, — говорит Саша, — есть один парень. Павлик Лукашин. Ты чем-то похож на него.

— Да?

Почему-то мне ничуть не льстит, что я похож на этого парня. Может, он выдающийся человеческий экземпляр, да мне-то что? Я хочу походить на себя самого.

— Где он сейчас?

— На Кавказе. На практике. Мы вместе учились в школе.

Что-то мне чудится в голосе Саши особенное, когда она говорит об этом Павлике. Глупо. Вместе учились в школе, вместе учатся в техникуме. Ну и что?